Дитя к груди прижала, как цветок -
Прекрасным будет он, иль ядовитым? -
Она с Землей едино плодовита,
Ей дорог всякий народившийся росток!

И так же безразличен всякий прах,
Любое семя, брошенное в лоно -
Сегодня так же, как во время оно,
Она все примет и пребудет на сносях!

Как мать слепа! Заслуги вовсе нет
Особой в том, чтоб ею быть любимым,
И демоном явись ли, серафимом, -
Обласкан ею будешь и согрет!

Расти сады, полмира растопчи,
Иди на крест, рядись в иуды платье -
Она все любит прежнего дитятю,
Найдя его под тысячью личин.

Гляди, как с молоком сочится кровь -
Им не насытить вечного младенца,
Вот он сучит забавные коленца,
И все ему пока на этом свете вновь.

В углах его еще припухших губ
Уже таится властная улыбка,
И тянется ручонкою из зыбки
Он все попробовать на режущийся зуб.

Но в жалкий век не уместить всерьез
Всех судеб муравьиного обилья,
Зачем сдалась вся эта камарилья -
Едва ли кто-нибудь ответит на вопрос.

А Жизнь не ждет, как травы, торопясь,
Почти предвечной страстью одержима,
И так же в рост идет неудержимо,
Вопросом ни единым не смутясь.

Небытия по швам трещит тюрьма,
И быть никто не хочет опоздавшим к лету,
Так далеки, как-будто бы и нету -
Зима и Смерть, Забвение и Тьма.

Я новый Рим, увы, не на века,
Трагически воздвиг нерукотворно,
Но мой ли сын заплачет непритворно?
Кому тоска моя покажется близка?

Нет униженья в жалости ничьей!
Могущество - немыслимая ноша.
И причитанья бабы заполошной
Равно утешны для калек и для царей.

И Бог достоин жалости своих
Отрочески безжалостных творений,
И тысячи коленопреклонений
Ему дороже лишь одна слезинка их.

Глаза скупы. И губы - не щедрей:
Не вымолишь ни влаги, ни движенья,
Столь кажутся смешными положенья,
В которых мы похожи на людей.

Куда ни глянь - заученный обряд,
Как бунт бессмысленный и столь же беспощадный,
И взрыв инстинктов стадных и площадных -
Один и тот же бесконечный ряд.

И снова шей под топорами слышен хруст -
О, Истины глагольной злая жажда!
Дитя же молока все больше страждет,
Но не желает размыкать невинных уст!

Течет река - кисельных берегов
До сей поры никто еще не видел
И дважды не входил, и не предвидел -
Ее фарватер за излучиной каков.

И, как младенец, чмокая, часы
Из жил моих высасывают время,
Деяний совершенных давит бремя,
Клоня к отметке смертной мерные весы.

Слабеет взор, в грядущее ведом
Всевышней дланью, иль Всенижним чертом,
Среди обломков славы и почета
Мне ясно виден будущий Содом:

Оракул мертв. Корона тяжела.
Червиво яблоко, могучий дуб подточен
Безмозглой тварью. Трон мой опорочен.
И сожжены дедаловы крыла.
1999г.