ПРОФЕССИОНАЛЫ
“...Так вот, сынок. Открываешь “Камбалу в томате”, сливаешь всю эту красную гадость и наливаешь кипятку...”
Старый гастролер молодому.
На свои первые настоящие гастроли я попал в 80-м году. Одно время мне довелось поработать в хабаровском ресторане. Оно, конечно, понятней и солидно читается в трудовой книжке – “Музыкант в штате Росс- или Москонцерта”. И, наоборот, отвратно, непонятно для нормального человека – это “Музыкант оркестра треста столовых и ресторанов”. Мы, кабацкие музыканты, были когортой этих трестов. И, конечно же, любой из нас мечтал попасть в филармонию. В ней, если тарифицировали, ты автоматически становился профессионалом. Это сейчас за деньги с большой сцены или с экранов телевизоров поют, кто попало. Хм, в те времена всю бы эту компанию дальше заводской или сельской художественной самодеятельности не выпустили. Жуткое зрелище, когда на финал выходят все участники концерта и, хором поют заключительную песню. “Мяукает” Николаев, “ля-ля-факает” Варум, сипит Газманов и “кастрировано” завывает Пресняков.
Нет! Я, конечно, понимаю, все давно привыкли к своим кумирам. И даже воспринимают этот “стон” за песню, но, заметьте, как обособлен в этом “хоре” случайно попавший туда Кобзон или как расступаются перед Аллой Борисовной.
Первый, потому что один перепоет всех. А женщина-легенда, по доброте душевной набравшая в свой “центр” кого попало, может, чуть что, и опеки лишить.
В шоу-бизнесе, впрочем, как и в любом бизнесе, задерешь блестящую юбку, а там на этикетке – “Сделано в Китае”.
* * *
Так вот, прикрыли на месяц наш ресторан. И мы предались праздному безделью.
Собирает нас вместе как-то наш руководитель:
– Парни, есть работа.
– Халтура?
– Работа от филармонии.
Мы радостно потерли руки:
– Ну?!
– Если понравимся, тарифицируют и возьмут в штат.
Мы перевезли аппаратуру в репетиционный зал филармонии и начали готовить программу.
* * *
– Знакомьтесь! – директор ввел в репетиционную огромного краснорожего мужика. – Он будет петь в вашей программе пару патриотических песен. Кстати, заслуженный артист.
– Чего? – неосторожно спросил кто-то из нас.
– М-м-м? Заслуженный, э-э-э! – директор возмущенно поглядел на спрашивающего.
Мы зашикали на любопытного.
Дед пел две песни: “Этот День Победы” и “Русское поле”. Наш припев на “победной” звучал щенячьим писком. Старый орал так вдохновенно, что касса в филармонии прекращала выдавать зарплату, а девчонки-секретарши у директора и его зама подпрыгивали из-за своих “Ундервудов” и становились по стойке смирно.
* * *
Хабаровская филармония находилась напротив центрального гастронома. Ровно в одиннадцать наш “Карузо” голосил:
– Что день грядущий нам готовит?! – и шел “залудить” свой голосовой агрегат.
На этом все не закончилось. Через пару дней директор привел к нам бабушку лет 70-ти. Тоже заслуженную артистку. Даже у нашего сидевшего в углу и болевшего с похмелья деда от удивления седые “кусты” бровей полезли на затылок.
– Кто это? – спросили мы.
– Ваша солистка, – невозмутимо ответил директор.
– И?!
– Мальчики, не беспокойтесь, я буду петь всего лишь два оперных романса. Естественно, если “на бис” не попросят.
– Мы этих гадов убьем, если попросят, – захохотал, как Мефистофель, наш дед.
На этом опять все не закончилось. Когда наш солист сотрясал стены “Днем Победы”, а бабка с ужасом глядела на него, в чуть приоткрытую дверь прошмыгнул какой-то плешивый мужик.
– Тебе чего?! – заорал наш старик. – Пошел к чертям собачьим!
Плешивый, смущенно засунув руку за отворот кургузого клетчатого пиджака и поскребав подмышкой, сконфуженно пробормотал:
– Меня к вам конферансье направили.
– Тоже заслуженный? – спросили мы.
– Нет, но я много лет работал в оркестре Утесова.
* * *
Январь. Мороз жуткий. Нас отправили на БАМ. В столицу комсомольской стройки – Тынду. Старики учили нас, как есть безболезненно для желудка рыбные консервы (благо, у них был огромный гастрольный опыт), а мы в “гостиницах”– бараках снимали с себя все теплое и кутали их, чтобы они не мерзли.
Что самое поразительное, нас кругом хорошо принимали. Старый конферансье травил бородатые шутки и все смеялись.
Бабушка с середины песни под впечатлением начинала рыдать. В зале подхватывали и тоже плакали.
А дед, когда отставлял в сторону микрофон и “на бис” голосил: “...Строить путь железный, а короче – БАМ!”, доводил зрителей до массового психоза.
– Ребята, когда вы станете старыми артистами, может, вы поймете этих дедов, – директор филармонии заискивающе заглядывал нам в глаза. – Они всю жизнь отдали сцене и нелегкой гастрольной своей судьбе! Не могут до конца смириться, что никому уже не нужны.
К этому времени закончился ремонт нашего ресторана. Наверное, это был самый лучший концерт в моей жизни. Наши дедки привели своих друзей и знакомых. И мы выдали в этот вечер всю нашу бамовскую программу.
Старики были молоды и блистали на сцене.
Сергей КОСЫГИН.
Частная жизнь
1997 12 13
|
