Аркадий КУНИ
Ги-ги-ги-гилен.
– Ахайя
Аркашина песня.
Пятнадцать лет назад я окончательно вернулся на Камчатку. И сразу на одном из многочисленных тогда концертов авторской песни познакомился с Аркадием Эмильевичем. Он был основоположником камчатской школы, манеры исполнения в этом песенном жанре. Мы пели “под Саруханова” и прочих тишайших бардов. Эмильевич же выдавал на такой моще, как будто это была его последняя песня. После которой гады белогвардейцы” разденут до кальсон и поставят к стенке.
Мы вначале смеялись. Позже, во второй половине 80-х, увлекшись учениями Востока, сами научились мощному энергетическому выхлопу. Суметь настроить зрителей в зале, как музыкальный инструмент, и войти с ними в резонанс – один из секретов. Известных секретов для любого музыканта.
* * *
Ночь. Кухня. Кофе с сигаретой и бесконечный разговор.
– Все, как пятнадцать лет назад, хмыкаю я.
– Всегда так и будет, – улыбается Куни. – Это праздник для души. Утром ты уедешь привычным автобусом, сбросив груз печалей и забот на этой кухне. Дома тебе, конечно, всыпят: “Где шлялся всю ночь?!” Но ты, радостный и просветленный, в ответ даже не рявкнешь, а тихо завалишься “баиньки”. Или сочинишь песню.
– Сказочник! – восхищенно смотрю я на Эмильевича. – Вообще-то я своих предупредил, что у тебя сегодня.
– А вот это зря. Значит, в ночной ларек не пойдем.
– Почему?
– Потому что всю ответственность ты свалишь на меня.
– А на кого же? – откровенно удивляюсь я.
Эта игра уже длится много лет, как ритуал, церемония, как пролог к ночному разговору.
* * *
– Родился я на западном побережье в поселке Микояновск.
– Впервые слышу.
– Так тогда Октябрьский назывался, – веселится Куни. – Пурга, рыба и ездовые собаки, наверное, самые сильные впечатления детства. Потом мы переехали в город. Жили в Сероглазке. Родители у меня были преподавателями английского языка сперва в школе, а потом в нашей мореходке. Многие нынешние капитаны их помнят. Отец, ко всему еще, был и поэтом. В доме всегда собирались его друзья – Поротов, Сигарев, Шевяков. Много пишущего народа поперебывало. Он был основателем первого литературного объединения на Камчатке.
– Понятно, ты по папиным следам двинул по жизни?
– Нет. Сначала я, как и все в конце 60-х, вцепился за гитару. Даешь “Битлов" и все такое! Отец договорился с моим первым гитарным учителем Никитой Семеновым. Он меня ка гитаре обучал, а батя его – ускоренному курсу английского языка. Во всех школах того времени были ВИА. Естественно, и меня сия чаша не миновала. Первую свою песню я написал на стихи отца.
– Так зачался твой творческий процесс, который длится и по сей день, – перебиваю я его. – Дальше-то что было?
– А что дальше? После школы я поступил в музыкальное училище.
– Я, наверное, ослышался. Куда ты поступил?
– В музыкальное училище, – невозмутимо говорит Куни.
– Так у тебя музыкального образования не было.
– Вот потому меня только на отделение культпросветработы и приняли, – смеется он. – Год на домре проиграл, пока в армию не забрали. Дослужился до начальника радиосвязи. С моей будущей женой мы в одной школе учились. После армии хотели сразу пожениться. Отец твердо заявил: “Сперва специальность заимей, кормилец”. Выучился я на шофера, проработал восемь лет и... задавил бабку.
– ?!
– Два раза ее давил. Первый раз она лежала пьяная на дороге, припорошенная снегом. Хорошо, что рядом собака сидела, как стоп-сигнал. Сердцем почуял, остановил машину и откопал ее. Через неделю она меня “подкараулила”, упав с сугроба, навороченного грейдером, прямо под колесо. Я на тормоз не успел нажать. Да толку-то все равно не помогло бы! Дали мне пять лет “химии”. Отсидел два с половиной года. Времени зря не терял, закончил техникум. И на торговой автобазе, где до этого работал шофером, стал инженером.
– Помню-помню, когда в “сухой закон” вся страна парилась, как в пустыне, вы, торгашн, сидели “в оазисе у источника”.
– Так на Руси испокон веков было как? У кого штаны, тот их и носит, – усмехается Аркадий Эмильевич.
– А как же бардовская психология в тебе, двуликом, уживалась? – с сарказмом спрашиваю я.
– Мучился. В конце-концов добро переточило зло. Снял я “портки" и пошел к народу “в пустыню”. Теперь, в 43 года, я с голой задницей, но свой в доску, – мрачно ставит точку Куни.
– Аркадий Эмильевич, не прибедняйся. При твоих организаторских способностях и житейской хватке в наше время в стороне не останешься. Слышал, что в Москву собираешься?
– Так если что-то затевать, что здесь, по мелочам, суетиться?
– А песня?
– Она всегда со мной. После меня уже и сейчас что-то на Камчатке останется.
Ранним утром Аркадий Эмильевич провожает меня до автобусной остановки.
– Смотри, какая красота! – киваю я на Авачу в легкой дымке. – Как ты там, камчадал, без всего этого будешь?
Куни шурится на вулкан и улыбается:
– Как все. Утром на работу, вечером домой.
– ?!
– Москва – работа, Камчатка – дом.
Сергей КОСЫГИН.
ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ
6 сентября 1997 г.
|
