– Как?! Ты хочешь навсегда туда уехать?! А как же мы?
Смотрю на приятеля, как на сиротку, аж рука чешется погладить его по голове.
Проглатываю ком в горле:
– Я вас всех усыновлю, удочерю, на ком-нибудь женюсь и вызову туда.
– Не перебивай!!! – взвизгивает “сирота”. – Я тебе говорю, а как же мы, хорошие и верные товарищи, живущие в соседнем дворе, как же песни, которые в детстве пела нам мать, старая буденовка, – короче, все то, с чего начинается Родина?
– Так сейчас не проблема. Соскучился и прилетел... погостить.
Зубы у моего друга начинают скрипеть, желваки на лице лихорадочно скакать вверх-вниз.
– Предатель! – цедит он с ненавистью.
Сейчас или укусит, или рванет рубаху на труди с воплем: “Стреляй, фашистская гадина!” Перебор!
– Ладно, не сучи ножками. Если ты так переживаешь, никуда я не поеду.
– Правда?
– Конечно. Кому я там нужен, да еще, вдобавок, без знания языка, знания культуры, обычаев, и заученно бубню программу всех отговорщиков, краем глаза наблюдая, как встрепанные “перья” на голове моего друга начинают оседать, а в очах тускнеет пламя. Никак не могу побороть искушения еще чуть-чуть поглумиться над его патриотическим фанатизмом.
– А вообще-то!
– Ну вот, опять волосенки дыбом.
* * *
Побег в Америку был классическим – чеховским. Только звали меня не “Монтигомо Ястребиный Коготь”, а “Зоркий Сокол”, потому что я носил очки.
Начитавшись Купера и насмотревшись гэдээровских фильмов, я отправился спасать “угнетенных” индейцев. Хорошо, что плот разбило первой же морской волной у берега, а то бы я “начингачгукчил” по полной программе.
* * *
Мало кто поверит, что я особенно туда и не рвался. Скажут: “Ну да, ты там побывал, и можешь болтать, что угодно сейчас!” Нет, честно, я не треплюсь. Мне предлагали поехать в Америку и альпинисты, и яхтсмены. Меня это не трогало, потому что ребята летели и плыли по своим делам. Я хотел, если туда, то тоже по своим: или с концертами, или писать песни на какой-нибудь офигенной студии.
* * *
Мы с Алексеем Борисовичем Лысиковым последние два года тщетно пытались найти спонсоров, чтобы в Москве или в Питере сесть в студии, записаться и выпустить лазерные диски. Мы отдавали себе отчет, что мы “не раскручены” и на западном рынке нам делать нечего. Но он нам и сейчас не нужен.
Все наши туры по стране, победы на фестивалях и конкурсах были во славу Дальнего Востока и, конечно, в первую очередь – Камчатки. Весь тираж мы собирались привезти домой, поделившись только с Сибирью.
* * *
– Через пятнадцать минут наша “Зеленая карета” продолжит свое музыкальное путешествие.
Объявив перерыв, я снял гитару и присел за стол к своему новому знакомому.
– Ну как тебе, Алексей, у нас?
– Уютно, и никто никого не достает.
– Так и было задумано с самого начала, когда создавался клуб.
– Я слышал, что вы собирались с Лысиковым записываться.
– Проблемы, – хмуро говорю я.
– А где лучше пишут – у нас или там?
– Конечно, там. У нас, как говорится, чаще “при помощи молотка и зубила” и дороже.
– Столько хватит? – Алексей называет сумму.
– Еще и останется, чтобы во всех пятидесяти штатах перепить всех ковбоев, – смеюсь я.
– Ну, тогда давай считать, – серьезно говорит он.
* * *
В прошлом году на Камчатку приезжал американский гитарист Линди Рэйнс. Познакомился и дал с нашими рок-музыкантами два отпадных концерта. Лысиков везет ему в подарок балалайку. Беру ее и иду в хвост “Дугласа” к стюардессам. Те радостно размещаются в креслах в ожидании предстоящего концерта. Одна из них, темнокожая “дочь кокосовых плантаций”, позвонила, и пришел сам командир.
На балалайке я играть не умею Но это меня нисколько не смущает. Из-за рева турбин, которые у “Дугласа” приделаны к “попе”, ее все равно слышно не будет.
Пробую голос и удовлетворенно замечаю, что я буду покруче этих “гуделок”.
В салоне сразу кто-то просыпается, а кто-то испуганно оглядывается, интересуясь, на кого это там так наступили...
Когда приземляемся в Анкоридже, из экипажа рыбаков, летевшего на подмену, один спрашивает другого:
– Ну как, Вася, вздремнул?
– Какой там! Тут одного из тундры выпустили, так он на радостях всю дорогу корякские песни орал... II
Ну да, конечно, все как в кино. Аэропорт Анкориджа встретил нас непривычным блеском и чистотой. Лысиков, вернувшись из туалета, возмущенно сказал:
– Там жить можно, а они, мерзавцы, в нем гадят!
Очень долго проходили таможенный контроль. Чиновник нудно и дотошно пытал, что мы забыли на Аляске? Я чуть не брякнул: “Вырыть топор войны и устроить освободительную индейскую войнушку”.
Но наша переводчица Лена нас с Лехой предупредила заранее, что с юмором у них проблемы, и нарваться на международный скандал – это как “здрасьте”.
* * *
Мотель как мотель, ничего особенного. Две кровати, похожие по размерам на танковый полигон, телевизор с пультом. Куча полотенец в ванной. Пересчитали у себя все, все равно лишние остаются. Традиционное зеркало над раковиной, которое “видяшный” герой из боевика обычно расколачивает кулаком или расстреливает из пулемета. Честно скажу, так руки чесались, так хотелось приобщиться к американскому кинематографу.
По телеку 60 программ. Наткнулись на какой-то знакомый фильм. Смотреть невозможно: десять минут кино, пять-семь реклама. Переключили на музыкалку – то же самое. Сникерсы и памперсы после каждой песни.
– Леш, если у нас так чередовать, что будет, как ты думаешь?
Лысиков с отвращением смотрит на экран:
– Наверное, народ побьет телевизоры и опять Останкино штурмовать пойдет.
* * *
Утром вышли из номера на террасу. Стоим, курим. День хороший. На небе ни облачка.
– Горы кругом, как у нас, – говорю я.
Мимо проходит пацан в затрапезной куртке и спортивной шапке, натянутой чуть ли не до подбородка.
– Точно, как у нас, – смеется Лешка. – Эй, пэтэушник, ты из Сосновки, что ли?
– Ну, гайзы, вас, конечно, первым делом везти в музыкальный магазин? – спрашивает Ленка.
– Чего это она обзывается? – ворчу я.
– Гайзы – это парни с “ихнего”, – отвечает Лысиков.
“Мьюзик воке” впечатляет. Окосеть можно – глаза разбегаются. Короче, есть все. Мы нашли в себе силы оторваться от прилавков, чтобы съездить в другой магазин. Перебрать в нем все гитары, убедиться, что нет того, что мы ищем, и снова вернуться. Борисыч купил себе обалденный “Гибсон”. Я нужного инструмента не нашел и очень расстроился. Музыканты во всем мире одинаковы. Успокоили, разложили передо мной каталоги и помогли выбрать то, что я хотел.
– Я сюда не на полгода приехал, чтобы ждать! – брюзжу капризно.
– Ее вам пришлют из Чикаго через пять, максимум десять дней.
* * *
Нас катает по Анкориджу подруга нашей переводчицы, тоже Лена. Она держит русский магазин, в котором сувениры, книги, газеты и фильмы на видеокассетах. Удачный бизнес, если учесть, что русских эмигрантов в городе, как грязи.
Если бы я знал Америку, то написал: “Анкоридж – типичный одноэтажный американский город с двумя-тремя высотными домами в деловой части...”
Но я не знаю Америки. А то, что подметил, вызывает тоску, причем, конкретную, щемящую. Если в центре народ, выходящий из магазинов и баров, ещё создает иллюзию заполненности улиц, то дальше от центра, на пешеходном асфальте, за десять минут езды мы увидели только трех молодых праздно шатающихся негров.
– Первым делом что делает любой новоприбывший? – объясняет Лена, – Покупает здесь машину.
* * *
Заплатили по семь баксов и заходим в “Королевскую вилку”. Система простая: сиди, сколько хочешь, и ешь, сколько влезет.
Кошусь на двух “слоних” за соседним столиком, уплетающих за обе щеки огромные куски шоколадного торта.
– Вот так они радеют за здоровый образ жизни! – веселится Лешка.
Мимо проходит мужик с горой тарелок. По габаритам похоже, что это предводитель наших соседок-’’слоних”.
– Впечатляет! – с почтением говорю я. – Интересно, сколько Лысиковых и Косыгиных поместится в его портках?
А ребята мы не худенькие!
* * *
Летим в Хомер на маленьком самолете. Под крылом абсолютно идентичный пейзаж, когда летишь из Паланы в Петропавловск.
Ill
Едем из аэропорта. По обе стороны густой хвойный лес. На обочине дороги стоит, обгладывая ветки, огромный зверюга.
– Лось! – говорит Ленка.
– Сохатый! – вторю я.
– Мясо! – не соглашается Лешка.
– Мус! – притормозив, показывает на него встретившая нас хозяйка студии Марио.
Заметив плотоядный блеск в глазах у меня и Лысикова, на всякий случай серьезно добавляет, что можно, конечно, его завалить и скушать, но потом – большой штраф и тюряга.
– Не надо нам штрафа! – говорит Ленка.
– И тюрьмы! – вторю я.
– Что мы, мяса не видели? – соглашается Лешка.
Над нами косяком куда-то машут крыльями белоголовые орлы.
– Зоопарк! – бормочу я восхищенно.
* * *
– Это и есть студия?! – вытаращив глаза, осматриваю маленькую комнатушку, набитую аппаратурой. – А где павильон со звуконепроницаемыми переборками?
– Прекрати! – Лысиков пихает локтем в бок. – Видишь, как они радуются встрече. Улыбнись! Ну что ты щеришься, как волк?
– Да как же тут писаться, в этой халабуде?
Дэнис, наш будущий звукорежиссер, показывает и объясняет что к чему.
Через полчаса Лешка спрашивает:
– Ну как?
– Фантастика! – отвечаю я.
– Да, таких аппаратов еще долго ни одна московская студия не увидит! – восхищенно говорит Лысиков.
* * *
Дэнис знакомит нас с 16-летней девчушкой:
– Восходящая звезда кантри-музыки. Гордость штата Аляска. Спонсором у нее крутая фирма “Карвин”.
Нам включают ее записанный в этой студии рабочий вариант будущего альбома.
Слушаем и скромно молчим. Нас обоих раздирают противоречия.
Я спрашиваю с надеждой:
– Ну здесь, наверное, еще целая “грядка” музыкантов ей будет подыгрывать?
– Нет, это ее сольные баллады, – Отвечает Дэнис.
– Леш, – поворачиваюсь я к Лысикову, – моя Ленка покруче на гитаре наяривает, а дочка получше поет.
Лева, не переставая улыбаться юной звезде, шипит мне в ответ:
– Американская культура на нашу мало чем похожа. Вдобавок, у нас корни, а у них смесь эмигрантских культур.
Помолчав, он соглашается:
– Моя ученица Ксюха в Елизовском ДТЮ (Дом творчества юных) не на один порядок выше будет.
– Вот здесь мы будем жить, – говорит наша переводчица.
Дом впечатляет. Лабрадор, привязанный на террасе, увидев нас, пару раз несмело гавкает.
– Хелло, г...к! – громко говорю я.
Собака испуганно забивается под крыльцо. Из дома на костылях выходит высокий рыжий парень.
– А это кто? – спрашиваем мы.
– Он должен был к нашему приходу съехать, но сломал ногу, – разводит руками Лена.
* * *
– Ху из ит “ирландский крендель”? – спрашивает наш квартирант.
– Хороший ирландский парень! – не моргнув глазом, переводит Лена.
Честно говоря, “крендель” нас достал. Он беспрерывно пьет пиво. Вернувшись из студии, вечером мы постоянно видим в гостиной у телевизора компанию девиц и пацанов с кучей пивных бутылок. Поговорили мирно – бесполезно.
* * *
Сквозь сон слышу – Ленка воюет на кухне. Вышел из своей комнаты. Классическая картина – “муж вернулся под утро”. Наша “фурия” гоняет ирландского “кренделя”. Халат, раскрасневшееся возмущенное лицо и бигуди на голове. Не хватает только скалки. Оказывается, кто-то из его приятелей съел наш завтрак.
Проходя мимо меня в свою спальню, Рон показывает на Ленкины бигуди:
– U. F. О.!!!
– С утра они все – неопознанные объекты! – соглашаюсь я.
...Не выдержав прессинга, через пару дней ирландец загружает “Форд” и уезжает жить на свой катер.
– Не, я без обиды, просто сезон открывается, надо готовиться.
“Как у нас! – думаю я. – Чуть что – и сразу из дома на рыбалку”.
Единственная просьба хозяина плакатом висит на двери: “Люди, не забывайте кормить Спарки!!!”
Спарки – это черный лабрадор. Добродушный и ничего не понимающий по-русски.
– Ну нельзя так издеваться над собакой! – возмущается Лешка, глядя, как тот покорно хрустит “педигрипалом", и бросает ему кость.
– Нельзя! – говорит Лена.
– Можно! – возражаем мы.
Через неделю Спарки выучил весь слэнговый русский язык и шустро отзывался на новую кличку – Американский ... Нет, не могу, слово непечатное.
IV
– Что будем играть? – спросили американские коллеги.
Я почесал затылок, соображая, как лучше объяснить.
– В истории американской звукозаписи подобных аналогов нет, – пытался рассмеяться Лысиков.
Все терпеливо ожидали.
– Будем играть “рашен-фолк”, – так ничего и не придумав, брякнул я.
– Что такое “рашен-фолк”? – последовал новый вопрос.
– Это типа вашего кантри, только в основе лежит не традиционный рок-н-рольный квадрат, а русская матерная частушка на трех аккордах.
Я взял гитару и заорал на всю студию. Американцы аж подпрыгнули и закивали дружно головами.
– Вери гуд, вери гуд!
– Я еще громче могу! – нахально заявил я.
Лешка вытер выступившие от смеха слезы, сказал, что это просто прикол, и объяснил им, что от них требуется.
* * * Дом – студия, студия – дом, супермаркет, продуктовая корзинка, дом студия, студия – дом. Уставшие, сидим с Ленкой у телевизора, тупо пялясь на экран. В голове ноль. Жалко до слез Алексея Борисовича, который, собрав себя в кучу, сидит у себя в комнате и расписывает нотные партии на завтра.
* * *
Марио – хозяйка студии, обаятельная Марьюшка, вечером заезжает за нами:
– У меня сегодня концерт, и вы принимаете в нем участие. Играем в солидном баре для местной знати.
* * *
– Не, Михалыч, блюзом, рокешником, а тем более кантри их не проймешь. Посмотри, они своих-то в пол-уха слушают, а на сцену даже не глядят. Здесь надо что-то покруче, – Лысиков задумывается.
– Леш, да что тут думать, “Калинку”, “Очи черные” и “Подмосковные вечера”...
– Нет, мы пойдем другим путем.
...”Индиан-фолк” вывел зал из равновесия и равнодушия, а Поротовские “Утки” прибили всех на месте.
– Ты понял, почему “Мэнго” покорил весь мир?! – веселится Лысиков.
– Плясать надо!
На последующей серии концертов я, к большому восторгу американцев, прыгал со сцены в зал и танцевал “Норгали”.
* * *
– Зал на полторы тысячи, гонорар – тысяча долларов. Согласны?
– Мы по закону вашему не можем играть платные концерты, – говорю я.
– Это наши проблемы, как оформить.
– Да бросьте вы ерундой заниматься. Тут на студии работы невпроворот, когда репетировать? – ставит точку Борисович.
* * *
Леха в этом огромном доме еле нашел утюг. Американцы редко что гладят. Отутюжил рубашку. Ленка вообще одела белый комбинезон. Долго вертелась и спрашивала: “Заправить брюки в сапоги или поверх пустить?” Я посмотрел на их приготовления, плюнул и оделся, как американец, – спортивные штаны, футболка и бейсболка.
Загородный салун, где проходил фестиваль непрофессиональных групп, напоминал нашу пивнушку. Соответственно заведению была и разодета “дринькающая” толпа.
Местные “красавицы” показывали на Ленку пальцами.
Кстати, о местных красавицах. “Крокодилы” жуткие, ну, как машины, собранные из разных запчастей. Вроде бы, нашел симпатичную мордашку. Познакомились, оказалась недавно приехавшей шведкой.
* * *
Дэнис, наш звукорежиссер, исполняет обязанности уехавшего по делам мэра города Хомера. Должность почетная, но не оплачиваемая. Воспользоваться властью и что-нибудь “стибрить" – это просто в голову никому не может прийти.
Сидим в студии. Звонок. Мэр подпрыгивает из-за пульта.
– Поехали! Совсем забыл, что у меня сегодня митинг.
...Чуть со смеху не сдохли. Ну представьте: стоит наш какой-нибудь мэр перед народом в кроссовках, спортивных красных штанах и линялой футболке, задвигает в микрофон речь...
Объяснили Дэнису ситуацию. Посмеялся над нами, а потом смущенно выдал еще одну хохму:
– Когда в мэрию по делам захожу, костюм одеваю, – помолчав, добавил, – и там мы друг друга “мистерами” величаем...
* * *
Акатий Калугин – сын эмигранта первой волны. После Гражданской папенька его оказался в Монголии. Когда перед войной перебрались в Харбин, ума у главы семейства хватило не поддаться на уговоры и не вернуться в Россию. Поехали в Америку.
– А тех, кто возвращался, в лагерях всех сгноили. Мне их дети писали, – говорит Акатий.
Расспрашивает о России. Рассказываю без прикрас, но и не опуская купюр.
– Мама родная, да как же вы там живете?
– Весело живем. Это у вас тут тоска и скука.
– М-да. Я-то все-таки русский, и руки у меня на месте, – размышляет он, – а вот американец там у вас точно бы “дуба дал”.
* * *
Хомер и Елизово – города побратимы. Присутствуем при разговоре мэра и еще одной высокопоставленной особы. Решается вопрос, как привезти на излечение в Америку елизовского мэра Полозова. Лена Яровая звонит на Камчатку выяснить ситуацию и сделать предложение. Наши отказываются.
* * *
Работа в студии закончена. Устали зверски.
В доме у Марио на прощальный вечер собрались все музыканты, участвовавшие в нашем проекте. Идет вялая тусовка.
– Надо ж, разучили! – улыбается Лысиков, когда сводный американский “оркестр” начинает наяривать нашу “Свадьбу”.
Я выхожу на середину зала и начинаю отплясывать “Цыганочку”.
Слов я не помню, и поэтому несу всякую “абракадабру” – все равно никто по-русски не понимает.
* * *
Думали, быстренько запишем свои альбомы и рванем на недельку другую на Гавайи, под пальмами поваляться. Фиг там, сидели до упора, до самого конца, исправляя и переписывая.
Дэнис гордо всем хвастался:
– CD-альбом мы пишем три месяца, а с русскими за полтора – два альбома записали.
* * *
Устали. Очень сильно хочется домой.
– Ну что, гайзы, – говорит в аэропорту Анкориджа Ленка, – хотели на Гавайи? Есть возможность слетать за счет фирмы на пару дней. Самолет перегружен для сильного встречного ветра.
– Домой, какие к черту Гавайи! – не соглашаемся мы.
