Дела давние. Сейчас вспоминаешь – смешно. А раньше все было на полном серьезе. Абы, кабы что ни случилось. На музыкантов, поэтов, художников составлялись “черные списки”. Этих не выставлять, этим не выступать со сцены, а этих вообще гнать в шею.
Почему? Да потому, что эти люди мыслили не теми категориями, как весь остальной советский народ. Строем не ходили. Если заставляли – соглашались, но всегда при этом держали фигу в кармане. Поэтов не печатали, музыканты от безысходности спивались, играючи в кабаках, а художников, ну, тех вообще бульдозерами зарывали. Лысый предводитель советского народа последних прилюдно вообще непотребным словом обозвал.
* * *
Знакомый поэт скитался по редакциям. Сначала брали с удовольствием, но, прочитав, возвращали стихи с рецензиями: “Мрачновато будет!”, “Про что вы пишете?!”, Это поклеп на советскую действительность!”
Подрабатывал он иногда “негром”, правя мемуары сильных мира сего. Он частенько заглядывал ко мне и мы до слез смеялись над “перлами” этих “литераторов".
Однажды, отвеселившись, он сказал:
– Нет, так и оставлю.
– Не пропустят, – покачал я головой.
– Этого заслуженного чекиста побоятся не пропустить, в крайнем случае, если редактор не пень, то сам поправит.
Редактор этого пограничного журнала оказался пнем, а может, испугался править такого заслуженного деятеля. Приятель пришел с журналом, где начали печатать этот воспоминательный роман. Попросил водки и угрюмо смотрел на полный стакан, пока я читал вслух.
– ...По обеим сторонам в кузове сидели солдаты, между ног зажато было их грозное оружие. ...Упал, по правилам раздвинул ноги и ввел мишень в прорезь прицела. ...Маша обвела прощальным взором родную землю и задергалась в петле.
Окончательно поэт перестал верить, что в этой стране можно что-то напечатать, когда в городе Владивостоке зашел в местное литературное объединение. Приняли тепло. По косточкам разобрали каждое стихотворение и сказали, что слабовато. Уходя, прочитал что-то из Пастернака, выдав за свое.
– Ну парень! – набросились эти литературные “киты”. – Это еще слабей, чем предыдущие.
И принялись детально анализировать и указывать ему на ошибки.
* * *
Ни “сюр”, ни “арт”, ни “кубизм”, честно говоря, у меня не вызывают восхищения, а “примитивизм” я путаю с бездарностью художников, получивших академическое образование.
“Но если...”, как говорил известныи поэт, ...то это кому-нибудь надо”.
Если искусствоведы, критики “трубят славу”, если под выставки отдают солидные залы, значит, я балбес и ничего не понимаю.
Молодой, но довольно известный в богемных московских кругах художник после открытия своей персональной выставки устроил на даче банкет. Поклонники, поклонницы, друзья, коллеги, нужные журналисты и прочие пристебаи на машинах рванули в Подмосковье.
Я попал случайно в эту компанию. Мне не хватало на билет до Камчатки и я зарабатывал с помощью гитары недостающую сумму на Арбате. Там с этим художником и познакомился. Он шел мимо, а я самозабвенно танцевал и орал “песни с северным колоритом”. Попел я на открытии “чингачгукские” песни. Честно говоря, ошалел от этих “ляпаных шедевров”, и был приглашен на дачу.
...’’Мастер” сидел наверху в своей мастерской. Кто-то еще спорил за столом, кто-то уехал, а иные с “поклонницами” разбрелись по комнатам. Я взял бутылку и пошел наверх.
– Ну вот скажи мне, сын степей.
– Тундры, – поправил я.
– Тебе понравились мои работы?
– Мне больше нравятся старые мастера и их работы, типа “Грачи нагрянули” и “Мишка на Севере”, – потупился я.
– Кто на Севере? – вытаращил он на меня глаза.
– “Три медведя на дереве”, – быстро поправился.
Но он, сидя в кресле перед “зачатым” полотном, меня уже не слушал.
– А я ведь подавал надежды, мог стать художником, а не маляром, мистификатором, напыщенным словоблудом!
Он схватил кисть и свирепо начал кидать краску на холст.
– Успокойся, – взял я его за руку. – У тебя, салаги, еще вся жизнь впереди, надурачишься, возьмешься за ум, может, что-нибудь стоящее и сделаешь.
Посмотрел белыми глазами:
– Ты мешаешь мне работать! Вон отсюда!!!
...Когда я смотрю на море цвета картофельного поля и пририсованного на косе первооткрывателя, мне жутко от этой картины, висящей в солидном зале нашего города. И почему-то вспоминается этот московский художник.
* * *
– Ну и что с того, что эта песня Шпаликова, а эта на стихи Леонида Филатова. Не пойдет, – прослушивающая комиссия машет руками.
Пою на стихи осужденного у нас и признанного там нобелевского лауреата Иосифа Бродского. Правда, выдав его за Юрия Визбора.
– Эта пойдет, какая прекрасная вещь.
Получив лауреатство, в конце фестиваля подошел к комиссии и сказал, чьи это были стихи.
Давно это было, боялись они всего.
Сергей КОСЫГИН.
«Частная жизнь» 1999 06 07
Категория: Косыгин Сергей | Добавил: wzykov (03.11.2019)
| Автор: Сергей КОСЫГИН.
Просмотров: 405
| Рейтинг: 5.0/1 |
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ | Вход ]
