Галопом по Европам (Из дорожного дневника) Спереди совершенно немец... Н. В. Гоголь «Ночь перед Рождеством».
-...так вот, эта тетка и спрашивает: «А где они? Что-то я их на фестивале не вижу и не слышу». На что Вовка и отвечает: «Один в Сибири у меня на даче огурцы поливает, отдыхает. Другой поехал Финляндию посмотреть». Ну она разволновалась, передала для нас этот адрес и сказала, чтоб мы с ней связались.
– А на фига? – не выдерживает Борисович.
– Гастроли хочет нам по Европе устроить.
Лысиков недоуменно «задирает» брови.
– Бред какой-то!
Сидящий рядом скрипач Саша Гилев подтверждает:
– Поверьте мне, без гарантий, контракта вам дорога только до Москвы и обратно "пфыкнется" впустую в штуку «баксов».
– Не поеду! – упирается Лысиков.
Знакомы мы с ним чуть ли не с Рождества Христова, поэтому я про себя хмыкаю: «Куда ты денешься?»
...Сижу, пью кофе. Слушаю, как со сцены Борисыч с Саней «колбасят» народ в «Лисьей норе».
* * *
Не разбираюсь я в самолетах. Но какой-то «Боинг». В левом подлокотнике пепельница, в правом – пульт. Одел наушники и щелкаешь по музыкальным программам. В проходах под потолком телевизоры. Гоняют мультики, рекламы жвачек, памперсов и прокладок. (Все, как дома.) Периодически показывают курс самолета из Москвы до Мюнхена. Стюардесса наклоняется надо мной.
– Что? – снимаю наушники.
– Минералка, сок, пиво, вино?
– Виски с содовой! – блаженно потягиваюсь в широченном кресле.
– Только вино.
– Нет, тогда пиво!
Откуда-то из глубины салона появился смеющийся Лысиков:
– Михалыч, ты что в Шереметьево Николаеву сказал?
Доложили уже! Смущенно бормочу в нос:
– Да этот Дельфин усатый так вблизи на кота похож, ну, я не выдержал и мяукнул.
* * *
Нет, дразнить я вас не буду. Скажу только, что Мюнхенский аэропорт – это не родной Елизовский. Хорошо, что сейчас права выдают международные. -Загрузились в «микрик» и «Ситроен». «Водилы» наши дали по газам, и мы выехали на автобан из подземного гаража аэропорта. Их там (машин) напрокат – полный «подвал». Сперва скорость 160 испугала. Быстро привыкли, на 180 казалось, как на велосипеде. Впереди ждал Штутгард.
* * *
«Тетка» – обаятельная Танечка Макарова – собрала нас, авторов-исполнителей, со всей России. Работу, конечно, проделала титаническую. Созвониться со всеми, реклама на Западе, договориться со спонсорами. Нас, поющих, восемь человек. С кем не играли вместе раньше в совместных концертах, заочно были знакомы. Жизнь наша – дорога, а перекрестков полно, все имена на слуху. Проект называется «От Риги до Камчатки» – «Легенды Грушинского фестиваля».
– Как легенда легенде, я тебе вот что скажу... – с сарказмом обращались друг к другу.
* * *
Первый немецкий город. Пока Таня созванивалась с устроителями, мы пошли по нему слегка прогуляться.
– Андрей (Андрей Козловский, автор из Вологды), а что, магазины все закрыты?
– У них по пятницам после обеда фиеста до понедельника во всей Германии.
Лысиков показал пальцем на изящную пластмассовую чистенькую помойку на колесах у дома и рассмеялся:
– Если ей приделать мотор, цены не будет на дачу ездить.
Но тут мимо медленно проехало такси – шестисотый «Мерседес».
– С жиру бесятся?
– Нет, просто машина надежная, безотказная, – объяснил Андрей.
Мы щелкнули челюстями.
* * *
Первый концерт. Зал почти полный. Волновались, конечно, но все прошло на ура. Работать с профессионалами одно удовольствие, это не фестивальное «беканье», «меканье» на сцене кого попало. Тут у каждого за спиной огромный опыт концертной деятельности. Конечно, основной зритель – наши эмигранты. Но и немцев (в отличие от американцев), интересующихся русской культурой, много. Одна пожилая фрау, узнав о нашем концерте, приехала, преодолев 60 километров. Нет, конечно, вначале на слух казалось полной дичью: «После концерта допоздна засиделись в клубе самодеятельной песни города Штутгарда». Потом КСП «Берлога» города Берлина уже слух не резал. А то, что проходят в Германии фестивали авторской песни, мы, впоследствии узнав, даже особо не удивились.
* * *
В Штутгарде нас разместили по семьям. Приняли тепло. Проехали экскурсией по городу. Почтили памятью одну из наших великих княгинь, вышедшую в позапрошлом веке за ихнего короля (история любви похлеще, чем в «Ромео и Джульетте» Шекспира). Естественно, был основательный «культпоход» в традиционную немецкую пивную.
В «Бриллиантовой руке» Семен Семеныч вернулся из-за границы, а жена его спрашивает: «Сень, а ты кока-колу пил?», так он ей такую отвратную физиономию состряпал! Разные сорта пробовал, у нас дома пиво тоже не хилое. Дать немцу «Балтику-9», он сперва восхищенно «пояякает», а потом умрет.
* * *
– Еще два кальвадоса. Только рюмки побольше. – и налить побольше? – Да. Э.М. Ремарк «Триумфальная арка».
Париж встретил дождем. Сразу вляпались в пробку. Меж застрявших машин беспрепятственно шныряли только мотоциклисты в глухих черных шлемах.
...Когда окончательно стемнело, мы, наконец, добрались до гостиницы «Виладж» (деревня) на окраине, район де ля Виллетте. М-да, белобрысых здесь встретить трудно, одни негры, турки да арабы. Париж – город дорогой, так что выбирать не приходится. Тем более что нам только здесь ночевать. Три койки, душ, телевизор, чего еще надо?
* * *
Таня созвонилась со знакомой подругой-француженкой. Договорилась, что встретимся _с ней у Нотр дам де Пари (собор той самой матери), и она отведет нас куда-нибудь пожинать. Ни зонта, ни кепки. Такой холодный дождь по макушке лупит! Промокли насквозь, пока ждали. Собор со всех сторон освещают прожекторы. Щелкаю его со всех сторон фотокамерой, пытаясь отчетливо запечатлеть сидящих наверху химер. Хочу заставить себя удивиться, восхищенно зацокать языком: «Знаменитый роман Виктора Гюго. Какие люди здесь гуляли, какие страсти тут разворачивались!» Что-то не очень получается. То ли устал, то ли намозолил глаза художественными фильмами и кинопутешествиями Сенкевича.
Пришла Танина подружка Вероника, мило щебечущая по-русски, отправились ужинать...
– Не надо этого делать, в особенности перед дворцом правосудия. Полиция всех арестует и оштрафует, – испуганно оглядываясь, беспокоилась Вероника, когда мы всей компанией остановились на мосту.
– Ну да, я их четырнадцать тысяч километров с Камчатки вез, – хмыкнул Лысиков, размахнулся. и старые рваные ботинки, описав дугу, бухнулись в Сену.
На следующий день мы впятером стояли на Пляс-Пигаль и решали, куда пойдем гулять по Парижу. Ну как же, как неугомонные люди от искусства, решили окунуться, подышать богемным воздухом Монмартра. Когда поднимались на фуникулepe, увидели обалденный какой-то собор – Это храм любви. – сказал Витя Третьяков (автор из Риги).
– Его на свои сбережения парижские проститутки построили. Здесь, на его ступенях, собираются все влюбленные, а ночью на них же и любовью занимаются.
* * *
Монмартр – это пятачок Студии, маленькие кафушки и, естественно, кругом художники и картины. Лысиков из телефонной будки звонит на Камчатку в «Лисью нору». Мы стоим и нормально разговариваем, не стесняясь в выражениях, все равно никто не понимает. Пожилая женщина, ожидавшая, когда Леха наговорится, долго слушала нас и потом застенчиво спросила:
– Ребята, вы артисты?
Мы смутились. Покраснели, как раки.
– Говорите, говорите, так приятно здесь слышать родную речь.
* * *
Зашли в «Николь» (сеть специализированных магазинов), купили литровую бутылку «Кальвадоса» (яблочная водка, выдержанная в дубовых бочках) и поехали к Триумфальной арке.
...Сидели на лавке у этих «ворот», поминали Ремарка и его героя Равика любимым напитком последнего.
* * *
Справа, возле моста через Сену, который приводит прямо под Эйфелеву башню, есть незаметный спуск, ступени к реке. Укромное место с лавочкой, с жилыми баржами на приколе. Никакой суеты туристической. Сидели, курили, «кальвадосили». фотографировались.
...Запечатлелись под башней. Дружно послали предложившего съездить по лифту наверх и поехали обедать на Пляс-Пигаль.
* * *
– Я звонила на Камчатку, мне сказали, что ты в Америку уехал.
– Не, я тут, читаю во французском туалете надписи на русском языке.
– Приезжай, до Авиньона три с половиной часа на поезде.
– У меня завтра вечером концерт.
– Успеешь. Перезвони, я узнаю расписание.
– Ну? – спросили мужики.
– В гости приглашают.
– Ну что ты мнешься, как начинающая проститутка на этой улице?
Пляс-Пигаль уже засветился рекламой бесчисленных секс-шопов, студий и прочих борделей. Сутенеры и зазывалы суетились у дверей.
* * *
Оля с Максом разбудили меня ни свет ни заря.
– Вставай, соня. Поезд в три, а я должна тебе еще много чего показать, – сказала хозяйка.
...Завтракаем. Мне нравится твердый крестьянский сыр. Обалденный вкус.
– А этот, специфичный, с плесенью, будешь? – смеется Ольга. – Русские его не очень жалуют.
Попробовал, понравилось, намазал аж с горкой на хлеб.
– Не понимаете ничего вы, французы, в пикантном вкусе.
И я начал за столом рассказывать им рецепт приготовления кислых головок по-корякски.
Вай!!! – закрывала ладошкой рот Оля, не забывая переводить Максу.
– О-ля-ля! – вторил ей он и его пиратские усы а-ля Бармалей становились дыбом.
* * * – Это Прованс. Видишь, кругом виноградники. Здесь делают самое лучшее вино.
Вчера я в этом убедился. Проехали небольшой городок. Так вот где снимались старые фильмы с Жаном Габеном.
Когда переезжали через какой-то древний мост, я попросил:
– Тормозни, мне надо на него на минутку отлучиться.
Вернулся. Ольга возле машины смеется:
– Ты осквернил древний памятник. Его в первом веке до нашей эры легионеры Юлия Цезаря построили.
– О-ля-ля! – перешел я на французский и потащил ее фотографироваться.
* * *
По узким улочкам средневековой деревни мы поднялись к развалинам замка.
– Знаешь, кто здесь жил?
– Какой-нибудь французский барон?
– Это замок маркиза де Сада.
– Да, того самого.
Я посмотрел вниз, на деревню:
– Бедные крестьянки.
* * *
– Видишь, на скале в дымке один замок?
– Скажи, что Казанова его снимал.
– Его своей возлюбленной Лауре построил Петрарка.
– Он же итальянец.
– В четырнадцатом веке здесь были папские владения. А вот это фиговое дерево поэт упоминал в своих стихах. Семь колец насчитали.
– Оль в Россию обратно не хочешь?
– Здесь мой дом навсегда.
На Лионском вокзале в Париже меня встретили наши. Это была картина. Четверо лохматых бородатых мужиков в кожаных куртках подняли руки и радостно заорали:
– Браток!!! – и полезли обниматься
Краем уха я уловил на французском, не, я его не знаю, но это понятно даже на китайском:
– Русские гангстеры.
* * *
Мы очень здорово все сыгрались. Вовсю покатили уже инструментальные дуэты, трио. Лысикову на балалайке подыгрывают «Ивана дурака» и блюз Дима Бикчентаев (автор из Казани, по-моему, единственный из бардов член союза композиторов) и Андрей Баранов.
На Поротовских «Утках» вообще целая грядка с гитарами, балалайкой и бубном увертюру из «Лебединого озера» играет. «Утки» – это настоящее шоу. Я с бубном прыгаю в зал и тащу зрителей отплясывать на сцену. Команда у нас крепкая. Один другого стоит.
* * *
Танечка очень беспокоилась. Перед нами в парижском русском культурном центре отменили концерт Эдиты Пьехи, и – кошмар какой-то – на Валентина Гафта пришло двенадцать человек.
– Не будем отменять, все равно выступим, – нервничала она.
Мы, как могли, ее успокаивали.
* * *
До аншлага чуть-чуть не дотянули. Отыграли «на бис». Повторяюсь, играть с профессионалами – одно удовольствие, сам заводишься. Я наблюдал, как зам. атташе по культуре Алексей Баталов под Лехиного «Ваньку» у входа в зал, подглядывая из-за двери, отплясывал «степ».
После концерта, на фуршете, было полно именитых. Даже какие-то князья первой эмиграционной волны. Честно говоря, с этими авиньенскими экскурсиями и пересудами я вымотался капитально и поэтому первым «микриком» («Ситроен» не заводили) уехал отдыхать в гостиницу.
* * *
Все здания так схожи между собой, что никак невозможно отличить одно от другого.
* * * Над вечно горящим огнем – громадный котел, полный кислой капусты и свинины... Эдгар По «Черт на колокольне».
Бельгия. Антверпен. Стоим перед собором. С определенного времени они для нас уже как братья от одной мамы. Классические, готические. Но такой надписи у входа мы еще не видели. Я несколько раз прочитал и почувствовал, что уже допутешествовался – шарики начали заскакивать за ролики. Надпись гласила: «Ортодоксальная православная церковь». Таня Макарова посмотрела на нас, притихших, и добавила поспешно:
– Здесь мы будем играть концерт.
Я глянул на народ. По-моему, не у одного меня начало «задирать крышу».
* * *
Поменяли программу. Скоморошество в храме – непростительное кощунство. В концерте преобладала в основном лирика. Никакой аппаратуры, акустика в этих древних стенах обалденная, но рассчитана на тягучий звук псалмов. Раечка Нурмухаметова (автор из Уфы) – умничка, открытая душа, это поняла и пела спокойно, не закручивая, чтоб не было каши из слов и музыки. Я же, балбес, выйдя на сцену, пару раз рявкнул во всю глотку и аж испуганно присел, получив «сдачу» от сводов. Извинился, поздоровался со зрителями и сказал, что такого безобразия этот собор от рождения (1680 г.) не видел. Про себя подумал, что будь это в старые времена, нас после концерта на главной площади или камнями бы забили или на дровах поставили, как богохульников. Отыграли мы, несмотря на обстановку, без сучка и задоринки.
Если коротко, история собора последних лет такова. Ненабожны современные бельгийцы. Пастор потерял свою паству, и храм пришел в упадок, содержать его он не мог, и потому покинул тоже. Наши русские эмигранты и беженцы выпросили его у властей. Выгребли, вычистили, что называется, привели в божеский вид.
* * *
Вечером у нас концерт в Брюссельском русском культурном центре. С утра пошли гулять по городу. Фотографировались на ратушной площади. Повалялись на травке в королевском парке. Интересные у них памятники в Европе. Мужики (короли и полководцы) гордые на конях, а женщины на пьедесталах, все как одна – скорбящие и рыдающие над убиенными героями. Это уныние, наверное, и дало всплеск феминизма. В Брюсселе есть фонтанчик – писающий мальчик. Там постоянно тусуются туристы. Обиженные тетки в одном из знаменитых рыбных рядов, в закутке, в 1985 году сообразили свой вариант – писающая девочка. Мы с Лысиковым под ней помыли руки.
Матвей, Третьяков и Лысиков обедали в какой-то кафушке.
– Ну ничего не понимает, пучит глаза, как кукла. Мадам, счет пожалуйста! Она что, глухая?!
Витя Третьяков, спокойный, интеллигент до мозга костей, молча долго наблюдал, как мужики пытаются привлечь внимание официантки. Потом, видимо, и у него лопнуло терпение:
– Мадам!!! – щелкнул пальцами.
Обернулась, подошла.
– А при...рьте счетик нам, пожалуйста.
Сразу поняла, нерусь. Принесла, спросила на немецком, понравилось ли господам. Витя поднял большой палец:
– За...сь!
* * *
Концерт прошел великолепно. Очень трогательно прощались с хозяевами русского ценpa. Уехали ночевать в Антверпен.
...Гостиница на отшибе возле заросшего пруда с утятами .очень похожа на русскую общагу. Кровати в комнате в два яруса напоминают «шконки» в каюте на рыболовном траулере. Кто-то, выглянув в окно, добавил:
– Мне кажется, что это гастроли в Калуге, а не в Европе.
* * *
По дороге в Амстердам меня достали:
– Михалыч, мы решили скинуться и отправить тебя на улицу Красных Фонарей.
...Вольный город. Ощущение нескончаемого праздника. На площадях играют «на шляпу» музыканты с консерваторским образованием. Мимы, жонглеры. Если запустить сюда наших из отдела по борьбе с наркотиками, они с ума сойдут. Марихуана легализована.
– Что они, хиппи, в Индию ломились? Кури – не хочу здесь и люби до истощения сколько влезет.
Девушка, наш гид и устроитель концерта, усмехнулась:
– Когда все разрешено, не интересно.
* * *
Вдоль набережной улицы тех самых фонарей. За стеклом вертит своими мясами перезрелая негритянка, страдающая последней стадией целлюлита. Я с ужасом трогаю свой живот:
– Не, я по сравнению с ней – кипарис.
– Михалыч, ну так как?
Лысиков вмешивается в разговор:
– У меня денег не хватит (наша касса у него).
– Да мы скинемся!
– У меня не хватит на водку, чтоб Косыгин осмелился до нее просто дотронуться.
Я игнорирую вопрос и медленно пячусь:
– Люди, зачем мне потом кошмар ночной на всю оставшуюся – жизнь?
* * *
Концерт обалденный. На «Утках» я влетаю с бубном в зал и тащу на сцену танцевать амстердамских девчонок. Оркестр во все гитары умудряется залепить вставку «Калинка, малинка моя». Так нас нигде не принимали.
– Ничего себе, праздник! – заметил Лысиков. – Такое ощущение, что все обдолбленные коноплей.
– Вольный город, – с грустью сказал кто-то из нас.
* * *
В одну из последних поездок в Азию я в Ташкенте стал крестным. Потом эта семья перебралась в Германию.
Узнав по Интернету, что мы в Амстердаме, приехали и забрали меня в Эссен.
* * *
– Папа крестный, – дергает меня за рукав Ирка, – ты что?
– Колокола слушаю. Понимаешь, Ириха, мрачный однообразный звук, то ли дело наши, православные, с веселым перезвоном.
И, повернувшись к родителям, пообещал:
– Перекрестите – грохну.
* * *
Ирка, шестилетняя кроха, тащит меня в пивнушку. Очень забавно лепечет на немецком:
– Папе два пива, мне кока-колу и мороженое.
Сидим на улице в беседке.
– Мама очень любит сюда приходить. Плачет почему-то иногда.
Я оглядываюсь:
– Да, что-то есть в этом пейзаже от России.
Ребята после Амстердама вернулись в Бельгию. Пообщались с Полуниным («Лицедеи») и через два дня заехали за мной. Катим в Берлин.
* * *
Очень чистый, строгий и правильный до безобразия. Живем в самом центре. Пошли с Матвеем попить пива.
– Что вы нам свои мелкие фужеры суете, как народ-победитель, имеем право, – дурачились мы.
Взяли по трехлитровому графину и чокнулись. Немцы в пивной обалдели.
* * *
Поехали играть концерт в Дрезден. По дороге постоянно попадался плакат здоровенный. Брежнев целуется с Хонеккером. И подпись: «Спаси нас, Боже, от этих поцелуев». Остатки стенки. Ерунда, два метра всего. Сразу поняли, что въехали в Восточный Берлин – дорога, как стиральная доска.
– Наши строили.
Третьяков поглядел на трамваи:
– С нашего рижского завода.
По мнению Вити, Дрезден напоминает Ригу в начале перестройки. Брошеные советские армейские казармы и дома, лотки и ларьки.
* * *
После концерта сидели в здании русского центра. Его отвоевали у бизнесменов и бандюг с помощью Терешковой и Кириенко. На плакатах автографы Айтматова, Евтушенко, Боярского и прочих наших деятелей. В Восточной Германии еще до конца не обуржуазились. Принимали, как дома.
* * *
Берлинское метро – это просто с ума сойти. Пугались и плутали. Сколько их повидали, наше московское – творение разума. Отыграли последний концерт. Завтра утром улетаем домой. Думали, посидим немного с друзьями из Берлинского КСП «Берлога». Разогнались! Под утро я уже не пел, а рычал, как медведь, выгнанный зимой из берлоги.
* * *
Выйдя из шереметьевского аэропорта, Лысиков поздоровался:
