СЕВЕРНАЯ ОДИССЕЯ -2000
«...Лыжами истории касаясь
И в руке зажав меридиан...»
Ю. Визбор.
Начало этого северного похода было очень похоже на киношный сценарий. Я отголосил песню из “Земли Санникова”, поставил гитару и подсел к Андрею с Сашей за стол.
– Сколько же мы не виделись?
– Лет десять, – подсчитал Андрей.
– Но я про тебя всегда был в курсе.
– Я тоже. Камчатка – это же меньше, чем вся страна.
– Ну что, за встречу?
– За встречу.
И мы дружно звякнули стеклом.
* * *
...Саша Безуглов меня вяло отговаривал:
– Это не воскресная прогулка под Авачу. Придется и пурговать, и в тундре ночевать, и речки весенние, сомнительные, пересекать...
– И от голодных волков отбиваться, – весело добавляю я.
Саша махнул рукой и повернулся к сцене, на которой кто-то снова запел под гитару.
– Мешалкин, ну в конце концов, вы меня берете или нет?
Андрей очень серьезно смотрит, и когда мое волнение достигает апогея, как ни в чем не бывало, констатирует:
– Я знал, что ты согласишься.
– Ну вы, артисты! – вытираю взмокший от волнения лоб.
* * *
– Ну куда тебя опять несет? Что тебе дома не сидится? Ну всю страну исколесил, все тебе мало! Хватит, никуда не поедешь!
“Ритуальный, из века в век женский плач”, – думаю я. А вслух суетливо бормочу:
– Да я быстренько, туда и обратно.
– Где это? – Лена заглядывает мне через плечо в карту.
– Вот Палана, а вот Аянка.
– Рехнулись, – ставит диагноз жена.
* * *
Саша, растянув армейскую палатку и вооружившись здоровенной иглой, латает бесчисленные дыры.
– Они что, в нее из ружья палили? Живого места нет.
– Нет, Сань, по-моему, из пушки шрапнелью.
– Хм, – Мешалкин заводит “Скандик” (канадский снегоход финской сборки), – Сережа, тебя куда?
– В гостиницу, я должен еще пару статей в газету до отъезда в город отправить.
...Когда Палана перестает мелькать и Андрей лихо разворачивает своего “зверюгу” у гостиницы, я ошалело спрашиваю:
– И так будет всю дорогу?
– Нет, нарты тяжелые, чуть помедленнее поедем.
* * *
– ...Не знаю, доберетесь ли вы, но то, что здоровье в тундре оставите – это точно, – обещает нам знакомый охотовед.
– ...За годовую зарплату и то подумал бы, – говорит бывалый вездеходчик.
* * *
Вся задержка из-за того, что обещавшие отправиться за Андреем “в огонь и в воду” участники “сдулись". Из намеченных трех снегоходов пока только один – наш. Из команды: Мешалкин, Безуглов, Иосиф Жуков и я.
...Притащил очередной здоровенный рюкзак с продуктами из магазина в гостиницу. У входа увидел снегоход Андрея.
– Поехали знакомиться, есть еще один с “Бураном”, наш человек.
* * *
Володя Петренко с Жуковым сидели за столом, когда мы вошли. Поздоровались, познакомились...
– Ну, а тебя куда несет? – спрашиваю я, когда вечером в гараже мы возимся возле Васи (как правило, снегоходы на Севере имеют собственные имена).
Володя поднимает палец:
– Не несет, а влечет. Когда еще будет такая возможность – пройти такой маршрут, испытать технику, себя.
“Да, действительно, наш человек”, – думаю я. Тогда еще не знал, какое это будет испытание для него.
* * *
– Пробег посвящен 70-летию Корякского автономного округа и 55-летию Победы в Великой Отечественной войне.
– Что, по местам боевой славы?
Андрей, не слушая мое ерничество, продолжает:
Цель – добраться до Аянки и своим же ходом – обратно. Обещаю, будет трудно, но не скучно.
Мы переглядываемся:
– А не скучно – это как?
– Значит весело, – лаконично ставит точку Мешалкин.
– Всю техническую сторону мы с Петренко берем на себя. Как представитель президента, я решаю в табунах и поселках свои дела, встречаясь с населением, оленеводами, рыбаками, с вас троих – культурная программа, концерты. Что-нибудь уже придумали?
– Создали.
– Что?
– Тундр-группу “Полный ыйкук": Иосиф солирует на варгане, Саша на бубне, а я на гитаре.
– А “ыйкук” – это на каковском языке?
– Эх ты, тундра! На вашем родном, корякском. “Песец" переводится. Что ты так смотришь? Что, зверька такого пушного не знаешь?
* * *
Ну вот и все, завтра в дорогу. Странные у нас сборы. С утра поздравляли усиленно женщин с 8 Марта, ближе к вечеру завозились с горючим и снаряжением, пакуя нарты. Часов в одиннадцать опять сели поздравлять. Часа в два ночи из комнаты вышла мама Андрея, Римма Алексеевна:
– С ума сошли, вам же рано утром в дорогу.
* * *
Нет, насчет одежды Север шутить не любит. Пуховички, спальнички не для тундры, так же как и всевозможные шубы. Посмотрев на мои горные “Трезетты", Андрей презрительно заметил:
– Ты еще калоши надень, вот тебе чижи и торбаса, и не выпендривайся.
Это уже потом на морозе я научился запрыгивать в канайты (штаны меховые) и торбаса в считанные минуты, а в первый раз облачали долго, как средневекового рыцаря в латы. Когда поверх кухлянки на меня натянули еще камлейку, а на голову малахай (корякская шапка, расшитая бисером), я ощутил себя мохнатым медведем. Но кто-то со стороны, смеясь, заметил:
– Вот это пельмень!
Я с завистью смотрел, как довольно шустро двигались в этих “шкурах". Андрей, Володя и Иосиф, делая вязку на нартах. Мешалкин, словно читая мои мысли, оглянувшись, улыбнулся:
– Ничего, Сережа, скоро скинешь жирок и заскачешь, как балерина. Ну-ка, примерь, как сидится на нартах.
...Мы ехали по Палане. За нами бежали, гавкая, собаки, а спешившие на работу люди приветливо улыбались, уступая дорогу. Было девять тридцать утра, девятое марта.
«…Здесь даже солнце ходит низко, чтоб лучше тундру рассмотреть».
Александр Безуглов.
Езда на нартах – это своего рода искусство. Я испытал шок, когда груженная килограммов под пятьсот нарта, подпрыгнув на снежном заструге, завалилась на бок. Успел только поджать ноги, чтоб не придавило, но от увесистого “пинка" по спине привязанной сзади бочки с горючим увернуться не удалось.
Андрей остановил “Скандик" и, повернувшись ко мне, участливо спросил:
– Больно?
Видя, как я отряхиваюсь от снега (значит, цел и невредим), язвительно рассмеялся:
– Это не увеселительная прогулка по набитой трассе на “самокатах” под ваши “домашние” вулканы. Ты не сиди, как мешок, а помогай мне. А то накувыркаешься.
– Объясни, как?
Да вон наглядный пример, – Мешалкин кивнул на ехавшего на нартах за “Бураном" Иосифа Жукова.
Иосиф Иннокентьевич, на первый взгляд сидящий неподвижно, как Будда, на поворотах и на подозрительные наклоны нарт реагировал моментально, изображая противовес, а однажды, с необычайной для его комплекции легкостью, вообще перепрыгнул через нарту, упершись ногами в полоз.
...Через полчаса с непривычки я взмок до самых пяток.
* * *
– Видите вон ту сопку с большим крестом наверху? – Андрей показал рукой.
– Кого-то из русских похоронили?
– Тут трагедия в старые времена была, можно сказать, даже бойня. Под ней по речке проплывали казаки, ну а коряки с этой сопки их всех стрелами с луков побили. Взять сопку не могли, потому что она была облита водой.
Мы с Безугловым сняли малахаи и перекрестились, потом с укором посмотрели на Жукова.
– Твои предки тут набезобразничали?
– Ну-у-у... – развел руками Иосиф.
* * *
В поселке Лесном мы долго не задержались, пообедали, дозаправились и “рванули" дальше до Лесновского перевала. Спросите любого нормального мужика, не женоненавистника, как он себя “чует” после 8 Марта? Не хочу компрометировать всю нашу команду, но лично я чувствовал себя препогано, пока мы не влетели в кедрач. Вездеходы, прошедшие перед нами на Оссору, своими “гусками" повыворачивали его из-под снега. Пару раз проявив чудеса небывалого для моего состояния акробатизма, увернувшись от кедровых дубин, целившихся мне прямо в лоб, но зацепившись в темноте ногой за дерево, на мгновение изобразив Клода Ван Дамма в растяжке, набегавшись за нартой и потаскав “на пупу” застрявший в “пухляке” (рыхлый, свежий снег) снегоход, я “чуял” себя новорожденным младенцем. От женского праздника остались только одни воспоминания.
* * *
В охотничьей избе на ужин отварили огромную кастрюлю оленины. Пили горячий вкуснейший бульон и крепкий чай. Конечно, впечатлений от первого дня было предостаточно. Но это были только цветочки. Мы и не подозревали, какой сюрприз нам уготовил перевал.
– Доктор, а что ты нам приготовил на десерт?
Жуков, развалившись нарах, сыто щурится на меня. В моем рюкзаке наша походная даже не аптечка, а солидная аптека. На языке крутится: “Пятиведерную тульскую клизму". Но, порывшись, раздаю всем витамины и, сыпанув в кружку горсть шипучей “Упсы”, пускаю ее по кругу.
...Падает пушистый снег. Тишина. Вокруг избушки нависли с сугробами на лапах лиственницы. Луна серебрит снег. Перекурив, закрываю за собой дверь. С нар несется дружный богатырский храп.
* * *
Утром отремонтировали нарту, которую чуть не раздолбали вчера в кедраче. Собрали наше хозяйство, пакуемся. Жуков долго смотрит в сторону перевала и недовольно крутит головой:
– Андрей, что-то мне не нравится там погода.
– Может, развеется, пока подъедем ближе?
Безуглов возится с камерой, снимая “кино", а Петренко с “Васей”, ковыряясь в его “буранных" потрохах.
– Если сегодня перемахнем перевал, то завтра будем в Оссоре. Ну что, по коням? – торопит нас Мешалкин.
* * *
Ну как в кино. Какой же перевал без жесточайшей пурги? Внизу легкий ветерок со снегом, на подъеме – поземка, а наверху – полный караул, усиливающийся с каждым часом. Пока Андрей с Володей “били” дорогу, так как вездеходный "зимник" полностью перемело, пока утащили в два снегохода нарту с Иосифом, стало смеркаться, мы с Безугловым, спрятавшись от ветра, сидели сиротками за нартой. Когда приехали и забрали Саню, то у меня, одинокого в этом белом вертящемся мире, полезли дурацкие мысли в голову: “Сейчас дунет сильней, и они меня шиш найдут”. Чу! “Слышен звон бубенцов издалека". Из белой стенки прямо на меня, рыча, выскочил Андрей на "Скандике”.
* * *
Действительно, это был полный “караул”. Лопались буксирные веревки, нарты со всего маху заносило в ольховник. Вырубали их оттуда топором. Как в древнерусской былине: “...и ушел по грудь в землю”. Рванешь на себя увязнувший снегоход, и по уши в снегу. А что такое в полной амуниции “плавать" по снегу? Так жарко мне летом в Ташкенте не было. Кухлянка промокла насквозь. Камлейка на спине покрылась льдом.
– Что, Михалыч, худеешь? – весело подбадривал меня Андрей. – Вон, посмотри на стройного Колобкова, идет по “пухляку” аки Спаситель по воде.
– А кто это у нас Колобков?
– Саня Безуглов. Ну давай, Сережа, еще раз нарту дернем.
Пятьдесят метров мы тащились три часа. Наконец Иосиф вырвался из плена, и Андрей утащил его куда-то в ночь. Вернувшись, отвез меня к нему.
– Одну нарту мы втроем выдернем.
Подъезжая к месту, где стоял Жуков, Андрей только успел крикнуть:
– Держись!!!
Это была даже не ложбина, а яма с крутым подъемом. На скорости в темноте (в такой снег – что толку от фары) мы ухнули куда-то вниз. Теперь я знаю, что переживают летчики-испытатели, когда катапультируются.
– Вы были похожи на двух кошек, которым в мусорный бак плеснули скипидару, – заметил Иосиф, когда мы подъехали к нему.
– Ничего в штанах не колет? – осведомился Андрей и, не дождавшись ответа, уехал.
– О чем это он?
– Да поинтересовался, не ссыпался ли у тебя позвоночник в нижнее белье, – деликатно объяснил Жуков,
Это было самое продуваемое место на перевале. Мы, меняясь, прикрывали друг друга от ветра.
– Слышь, Иосиф Иннокентьевич, ситуация забавная. Бард и заслуженный артист в пургу на перевале в полном одиночестве отплясывают “Норгали”. Ни одному врачу из сумасшедшего дома такая ситуация даже присниться не может.
* * *
Через два часа экспедиция, преодолев перевал, неслась вниз. А через полтора, окончательно выбившись из сил. мы залезли в ольховник, разбили палатку и, затопив печку, залезли в “кукули” (корякский спальный мешок). Перед сном я растопил в большой кружке снег и засыпал туда аспирин “Упса”.
* * *
Утром пурга не прекратилась. За ночь нас капитально занесло снегом. На печке булькал чайник и отогревались вареные куриные яйца. Петренко достал огромный шмат сала, а Жуков – нерпичий жир. Саша Безуглов, распробовав “нерпу”, быстро к нему пристрастился, хотя я его предупредил: “Нерпичий жир, холодная вода – штаны не оденешь никогда”. В щели задувал ветер со снегом, слегка чадила печка, но нам было тепло и уютно. Кто-то, выглянув, увидел внизу просвет. Мешалкин вышел из палатки и долго смотрел в бинокль. Потом почесал затылок и, повернувшись к нам, весело рассмеялся:
– Вот уроды! Километра два до избушки вчера не дошли.
* * *
Андрей Борисович, вернувшись из Москвы с путинской инаугурации прочитав очередной номер ЧЖ” с “Одиссеей– 2000", внимательно посмотрел на меня:
– Ну, ты наврал.
– В чем? – изображаю ежа.
– Казаки никак не могли зимой плыть по реке, соображаешь? А лиственницы с сугробами на лапах растут на севере, в районе Слаутного, Аянки. И самое главное, Михалыч, ты сам видел, кто нас встречал, кто не дал нам “сдохнуть” в дороге.
– Люди.
– Конечно. Пиши всех поименно. Кого не вспомнишь, звони мне в Палану.
* * *
Это был НУП. Усилительный пункт связистов через каждые 10 километров. Занесенная снегом избушка с печкой, нарами и с очень похожим на самогонный аппарат связистским усилителем посередине. На следующий день Андрей с Володей ушли на снегоходах “бить дорогу. Иосифу, глядя им вслед, достал заячий пух из кармана и бросил его на снег, бормоча что-то по-корякски.
– Иннокентьевич, ты что там шаманишь?
– Не надо им было уходить. Они думают, что пурга закончилась.
...Вечером мы порезали на полосы оленью шкуру и обили ею дверь. Жуков законопатил газетой (не скажу, какой, чтобы коллеги не обиделись) все оставшиеся щели в ней. Когда Иосиф удовлетворенно поглядел на "забаррикадированный” вход, мы с Безугловым, не договариваясь, сказали:
– Иннокентьевич, писать хочется!
* * *
Спали плохо. Пурга разыгралась с новой силой. Мы беспокоились за Андрея с Володей, как они там?
Не знаю, что это было, кто толкнул меня в бок. Я в потемках спрыгнул с нар и на ощупь отыскал дверь.
– Саша, Иннокентьевич, помогайте, мы угораем.
Видел я угли, но таких злых, не тухнувших в снегу, никогда.
– Мужики, еще с перевала я чувствую, что кто-то в нашей компании присутствует шестым.
Жуков, кидавший в остывшую печку пух и шарики нерпичьего жира, перестал шаманить.
– Ну, наконец-то заметили.
– Лукоморье какое-то.
– Нет, парень, тундра.
* * *
Я забыл старый армейский закон: “Никогда не лезь с инициативой!" Приготовил на свою голову рассыпчатую гречневую кашу со шкварками, и до конца нашего “забега" остался вечным дежурным по кухне. Теперь к привычному: "Доктор, что на десерт?”, прибавилось еще: “Ну и какой дрянью ты сегодня будешь нас кормить?”
– Иннокентьевич, мы с тобой родственники.
– Почему?
– Потому что я кухонный чеховский заморыш Ванька Жуков, и вообще, слышите, вы, когда я уставший и “чую” себя плохо, готовьте сами!
Эти “скабрезники” тут же обозвали эти дни ежемесячным женским недомоганием.
* * *
– Серега, хватай аптеку, кухню, прыгай в нарты, поехали, мы с Володей сутки голодные, В следующем НУПе, кроме соли, ничего не нашли.
– Андрей, да ты хоть перекуси, – машет котелком Саша.
– Пакуйтесь, день начинает "звенеть" в дорогу!
...Когда я с рюкзаком ввалился в избу Петренко вместо: “Здрасьте!” выдохнул мученически:
– Хоть порох, но закурить!
* * *
Мы шли по левой Караге (Эрувоям по-корякски). Стопорнулись. Жуков в ольховнике махал топором, мостя переправу, остальные с интересом разглядывали на реке наледь, гадая: выдержит – не выдержит. Я во всю мощь завопил: “Барон Жермон поехал на войну!”
– Тихо!!!_Доорешься!
– А чего?
– Гляди, вот здесь недавно прошла снежная лавина. Зри километра три по долине. Так как вековые деревья здесь не растут, значит, она тут периодически сходит. Понял?
– Нет, дай с карабина долбану, чтоб убедиться.
* * *
В Оссору, выйдя из-под перевала в половину девятого утра, мы прикатили в половину десятого следующего начинающегося дня. как мы шли – это отдельная книга. Не в машине, не в кабине вездехода, а двадцать пять часов по морозу верхом на нартах – это, конечно, действительно, не прогулка. Пять минут едешь, полчаса таскаешь из снега то нарту, то снегоход. Мыто ладно, а вот Володя с Андреем повыкручивали себе руки за рулем.
В книгах читал, но живьем такого человека я не видел во всех своих предыдущих скитаниях
– Ну ладно, ребята, вы перекурите, а я сейчас пока дорожку разведаю.
И носится, носится по ольха– чу, кедрачу, “топча" дорогу на своем Скандике”.
– Во, видно, где-то встрял, – услышав писк заднего хода, комментирует Володя.
– Не скучайте, я поехал на “Васе” его дергать.
* * *
– Сережа, ты меня не позорь, что на ровном месте вываливаешься из нарт?
– Борисыч, спать хочу, извини, задремал.
– Что видел?
– Койку с одеялом.
– Терпи, вон же уже Оссора. Вот когда женщины начнут сниться...
– Бред. В такой ситуации – только койка.
* * *
Ну, естественно, по главной улице Оссоры мы ехали, подбоченясь, как пижоны. Но мало кто обращал на нас внимание. Потому что для нас, городских, это экзотика, для людей Севера – обычная жизнь. Подумаешь “замороженные” мужики на нартах!
«Жихарь решил, что по утренней-то прохладе надо бы ехать побыстрей».
М. Успенский “Там, где нас нет”.
– Что хотите, то и делайте, – сонно отбивался я. – Сейчас еще чуток посплю, потом опять ванну приму и по-новой баиньки.
– Пошли! Нас в гости на рыбный стан пригласили, – тормошит Иосиф.
Не слушаю, по-новой проваливаясь в сон. Но когда снова в нем оказываюсь на белой дороге, зябко вздрагиваю и открываю глаза.
...Ну-у-у! Рыбный стан – это самый гостеприимный двор во всей Оссоре. Два дня за длинным столом песни пели.
* * *
Мешалкин с Алексеем Спиридоновичем Колеговым склонились над картой-десятикилометровкой. Идти по ней – все равно, что по пачке “Беломора", но другой у нас нет. Алексей Спиридонович – один из самых уважаемых людей корякского Севера, знает тундру, как свои пять пальцев. Андрей, слушая его, делает метки по маршруту.
* * *
Этот обычай чем-то сродни грузинскому. Колегов долго, бережно рассматривал карабин "Беркут" и только вздохнул:
– Хорош, однако.
– Ладно, Спиридоныч, оформляй в милиции документы, он твой. Вот только на Север с ним съездим, а то у нас только мелкокалиберная "пукалка" остается, – говорит Мешалкин.
* * *
Мы похожи на экипаж “Антилопы гну” в пробеге “По ухабам и разгильдяйству”. Пока “паковались” возле гаража Володи Басанова, Петренко притащил для своего “Бурана" Васи новый ремень и запасные “щеки”.
– Сашка, ты куда?! – кричит с балкона какая-то женщина.
– Кто это?
Теща. Боится, что я с вами умотаю, а так хочется, – связист сдвигает малахай на затылок и, вздохнув, помогает нам увязывать нарты.
* * *
Надо же, на ровном месте! Трасса “Оссора-Тымлат” укатана снегоходами, как взлетная полоса. Ну и давили газ до упора. Мы-то ладно, на “Буране”, а вот Мешалкин, когда проносился на своем “Skido", создавал ощущение, что мимо пронесся реактивный самолет. Сидящий у него на нартах Безуглов был очень похож на японского камикадзе. Сама покорность судьбе.
...Долетались, не заметили, да как еще умудрились его найти, этот открытый ключ. Безуглов все-таки “скамикадзил", совершив “смертельный" полет с нарт, через Андрея, снегоход, зацепившись по курсу об лобовое стекло), бухнувшись по пояс в воду. Что испытал сидящий за рулем Андрей, жутко представить.
* * *
– Ну что, все, экспедиция окончена? – грустно спросили мы хромающего Андрея.
– Размечтались. День на отлежку, и дальше.
(Это сейчас я пишу и думаю: “Это ж какое здоровье надо иметь. Джеклондоновскому Меймлюду Киду здесь делать нечего. С поломанной ногой дойти до Аянки и вернуться обратно своим ходом.)
– Болит?
– А ничего, ребята, ушиб, пройдет.
Саша Безуглов, который ходил так, как будто всю жизнь просидел на пятисотлитровой бочке, обиженно заметил:
– Вы меня спросите, как я себя чую?
– Сань, бедный, и как?
– Были шарики, стали кубики.
– Чего это он? – не понял Жуков.
– Ум от боли помутился, в детство впал, играется, – серьезно поставил диагноз Петренко.
* * *
По дороге из Тымлата встретили коряков на трех упряжках. Они не спеша чаевничали. Остановились. Мешалкин расспрашивал, как в табунах идет корализация (это не ко мне, к ветеринару). Безуглов снимал на камеру людей, собак, чаевку.
Когда мы, попрощавшись, тронулись дальше, спавшие собаки словно взбесились, подняв бешеный лай.
– Вот, можешь не поверить, – повернулся ко мне Андреи, – эти псы жутко ненавидят наши моторизованные "самокаты”, чувствуя в них соперников-конкурентов.
* * *
Уже затемно подрулили к оленеводческой базе "Пилюн”. В доме находилась молодая женщина с ребенком и парень лет семнадцати. Быстро “раскочегарили” печку, накрыли на стол. Чувствуя, что мой организм окончательно адаптировался, я с удовольствием заедал нерпичии жир юколой. Безуглов, посмеиваясь, заметил:
– Где ваши круглые щеки, сэр?
Я, не переставая жевать, молча задрал рубаху и показал солидную вмятину на том месте, где был когда-то солидный живот.
– Кого? – спросил Андрей.
– “Кого" чего?
– Родил.
* * *
– Ну вот, наконец-то я смогу честно признаться, что был в табуне.
– Ты что, раньше оленей никогда не видел?
– Видел, конечно, но табун только в кинохронике “Новости дня".
Близко подъезжать не стали, чтоб не пугать пасущееся стадо.
– Волки совсем обнаглели, – жалуется подошедший пастух. – Сегодня ночью двух оленей задрали. Не уходят, кружат вокруг стада. А у меня только ракетница с двумя патронами. Сейчас ушли, заслышав ваши снегоходы.
– А где же ваше оружие? – удивленно спрашивает Андрей.
– А нету, однако, забрали.
– Как же так?
Аркаша Нинвит нехотя рассказывает:
– Милиция на охоту прилетала. Мало им “дикарей” в тундре, решили у нас в табуне тут оленей набить. Ну, мы их погнали. Они в отместку позабирали карабины, ружья, мол, приедете на перерегистрацию. Хоть палкой, как в том анекдоте, теперь от волков отбивайся. Волк чует, что мы бессильны, вот и лютует в открытую.
– У нас один деятель в городе, – встреваю я в разговор, – ратовал за защиту бедных волчков и отстрел их только по лицензии.
Оленеводы смотрят на меня с величайшим изумлением. Самое печатное, что я услышал в ответ, это: “...вашего деятеля вместе с волками ...”.
– Разберусь я с оружием – пообещал на прощание Мешалкин.
* * *
Вечером докатили до метеостанции “Чемурнаут" на берегу Охотского моря. О том, как встречал нас Сидоренко, я уже писал в “Земляках".
Андрей только заметил:
– Уже два раза пересекли Камчатку с моря на океан и обратно. Завтра – обещаю – будет веселая дорога.
Что такое “веселая”, мы уже знаем. Невольно поежились от воспоминаний и, серьезно пожелав друг другу спокойной ночи, разбрелись по комнатам спать.
* * *
Заброшенный старый поселок Рекинники.
– Помнишь, у меня песня про заброшенный поселок? – спрашивает Безуглов.
– Ну?
– Здесь и написал.
– Так ты тут был раньше?
– Был. Когда жителей из него переселяли в Оссору, Тымлат, почти сразу умерли все старики. Не климатило им почему-то на новом месте.
* * *
Заехали по дороге в 11-е оленеводческое село. Там была эпидемия, поголовно все болели гриппом. Раздал таблетки, витамины. Сыграли с Сашей небольшой концерт.
– Ну, что вам спеть еще?
– Старинный шаманский блюз, если можно, пожалуйста.
– Откуда знают? – спрашиваю у Андрея.
– Ваши песни по тундре вперед нас мчатся.
* * *
«– А где мы? Чего зубоскалите-то? Где, я спрашиваю?»
В. Шукшин “А поутру они проснулись".
Вот это была ночка! Иосиф Жуков еще в Тымлате улетел на вертолете, чтобы побыть с мамой на рыбалке на речке. Мы же должны были за ним заехать.
– Мама юколы набьет, лахтачьего жирка даст, – обещал Иннокентьевич.
Полночи мы носились взад-вперед по замерзшей реке, как раненые. Что такое найти иголку в стогу сена, вдобавок в кромешной тьме?
Катались до двух ночи. Но так Иннокентьевича с его мамой не нашли. Размечтались: юколка, лахтачий жирок, в тепле на базе. Шиш! Брезентовая палатка и кукули.
* * *
Утром Андрей налегке, без нарты, пока мы еще спали, отыскал и привез Жукова.
– Как здоровье Дарьи Николаевны?
– Хорошее. Она так волновалась, что вы где-то застряли. Вчера взяла бубен и около часа в тундре с духами разговаривала за вас.
– Как река называется?
– Рекинно вэем
* * *
Мы стояли и проникались красотой “белого безмолвия". Глазу впереди не за что было зацепиться.
– Парапольский дол, прямая дорога до Чукотки, – сказал Андрей.
– Ощущение, что идем на Северный полюс, – заметил Саша Безуглов.
– “Дунет” пурга, замерзнем к чертовой матери, – добавил я.
Петренко у перевернутого на бок “Васи” выковыривал снег из ходовой, а Жуков, достав нерпичий жир и заячий пух, что-то бормотал на корякском.
* * *
Постоянный обжигающий ветер с севера прямо в лицо. Три ночевки в “жидком" ольхаче. Это только кажется, что “безмолвие”. Ольховник по берегам речек живет довольно бурной жизнью оазиса в пустыне. Куропатки, зайцы, лоси, лисы – короче, «натурпродукт».
– Самое чистое экологическое ружье, – Мешалкин гладит ствол “мелкашки".
Мы все дружно думаем иначе. На кой нам этот тир? Аппетит у всех зверский, жалеем, что нет дробовика.
* * *
Шли днем, шли по темноте. В последнюю ночь, перед перевалом на Таловку, ждали Андрея. Он ушел далеко вперед на разведку. Залезли, непонятно куда. Луна всходит только в третьем часу, от звезд толку мало – темнота.
– Мужики, вон какая-то бяка летит, – показывает Жуков. – Самолет, что ли?
– По-моему, летчик в доску пьяный, летит как-то сикось-накось, – хмыкает Петренко.
– По-моему, это НЛО, – говорю я.
– Гуманоид хренов, лучше бы подлетел ближе да осветил дорогу, – злится Безуглов.
– Слушайте, но это же НЛО!!!
– Ну и что теперь, уделаться от радости?
* * *
Забавно наблюдать, как Мешалкин с Безугловым идут по звездам.
– Значит так, Андрей, вот Полярная звезда, вешаешь “хвост” Большой Медведицы на левое ухо и катишь, только не заваливайся целиком на “ковшик”.
А по компасу и карте – это вообще анекдот. Настоящий забыли на какой-то стоянке и пользуются декоративным, на ремешке от часов. Про карту я уже писал.
– Они бы еще по глобусу маршрут прокладывал, – ехидно советует Петренко.
* * *
Алла Давыдовна Ильина встретила нас очень приветливо. Сам хозяин, директор совхоза “Таловский”, поехал нам навстречу, но мы разминулись. Следующий весь день мы возились со “Скандиком”. “Полетела” ходовая. Если бы он “полетел" в тундре, пришлось бы его там и “пристрелить”. За это время, что мы мучились, можно было три наших “Бурана” разобрать и собрать. Голосовали на президентских выборах так:
– Закрепительных талонов нет, до свидания.
Пошли в администрацию, прописались в Таловке, проголосовали и тут же выписались.
* * *
Ох уж эта общая страсть к ночной езде! Уж огни видели, когда поняли, что это не Каменское, а Манилы. Развернулись и пошли вверх по Пенжине.
“Вверх по Пенжине-реке Ое плыл на каяке...” – вопил я от избытка чувств.
– Если точно, то у Поротова в песне этот коряк сплавлялся, – поправил Саша.
* * *
В Каменском мы даже не распаковывались. Переночевали и утром двинули вверх по реке, по “зимнику", на Слаутное. Вот, наверное. действительно, кто-то оберегает нас от неприятностей всю дорогу. Зачем Андрей свернул с дороги? Шли по укатанной трассе.
– Так бы и ехать, – вздохнул Безуглов.
Обогнали два “старательских” бульдозера и через километр “Скандик* сказал: “Ку-ку, приехали! Я сдох!"
Один из бульдозеров взял нас на буксир и потащил на прииск, где была сварка.
* * *
Народ в артели “Камчатка” почти на сто процентов с Украины. Александр Гиль – светлая ему память – научил Жукова украинским песням. И пока наши ремонтировались, мы “Полным ыйкуком" давали концерт. Ну очень тепло нас принимали!
* * *
На следующий день без особых приключений (вылететь из перевернутых нарт – это уже почти что безболезненно), мы добрались до Слаутного. Андрей приехал к любимой теще в гости, ну и мы, естественно, с ним. Два дня отсыпались, ходили на рыбалку (щуки там – во!!!), охоту.
* * *
– Ну что, последних пятьдесят километров, и пойдем назад? – Мешалкин торжественно смотрит на нас. – Верите, что мы дошли?
– А мы ли это?
Четверо (нет, у Жукова только щеки впали) постройнели. А Безуглов там, где мы проваливаемся в снег, ходит по нему, как Спаситель по воде. Если бы я не знал, что он сыт, то прятал бы от него подальше ножик с вилкой на ночь. Глаза горят, как у людоеда, каким-то нехорошим огнем.
* * *
Аянка – самый отдаленный поселок на Камчатке. Забытый Богом, властью и МЧС. До сих пор не могу понять, как они еще умудряются там выживать. Непонятно. Да и другие поселки, честно говоря, не жируют. Бессовестная власть, бессовестные правители. Фейерверки, презентации, инаугурации, новые кольцевые дороги. Москва совсем охренела. Хоронит Север заживо. Не хочу обо всем писать – толку-то. Но видеть гриппозных детей – это страшно. Раздали мы всю аптеку свою. Но что это? Капля в море.
– Это не слова, – говорит школьный учитель Виталий Солодяков. – Мы действительно здесь все заложники.
* * *
Возвращались из Аянки в Слаутное, как всегда, по темноте, по начинающейся пурге.
Когда Мешалкин в очередной раз “уронил" нас из нарт, мы, отряхнувшись, прочитали с Сашей ему хором:
– А пурга все метет и метет, а Мешалкин идет и идет. Он не ест и не спит а одно лишь твердит: “Путин наш человек!!!"
– Собаки! – восхищенно кивнул головой Андрей.
* * *
Два дня мело. Когда наступило временное затишье, решили проскочить до Оклана. Ага, хотеть – это одно. Накрыла нас пурга в окланской тундре. Да какая! Хорошо, Иосиф спрыгнул с нарт и пошел к нам. Петренко начал разворачиваться на снегоходе и на наших глазах пропал в вертящемся белом месиве. Орали, стреляли – тщетно.
– Давайте, мужики, спасаться.
Палатку не за что было зацепить. В ход пошли рыболовный бур, снегоступы. Кое-как разместились. Сразу замело. Конечно, настроение у всех было подавленное.
– Володя – опытный тундровик. У него кукули, спальник, тент и продукты, – спокойно объяснил Иосиф. – Только бы он сейчас встал и прекратил нас искать.
Еще раз слава северной одежде! Сутки, как чай в термосе, были.
– У меня начинают мерзнуть ноги, – пожаловался Саша на следующий день.
– Надо что-то сьесть, – я порылся и нашел мешок с мороженой олениной. – Это все, что есть. Сейчас строганину сделаю.
Нашлась и соль. Жуков с Мешалкиным отказались, сославшись, что дождутся Петренко с мамиными котлетами. А мы с Безугловым умяли здоровенный кусок сырого мяса, еще и пальцы облизали. Согрелись и уснули.
...Володя отыскался сам. Переночевав в кукуле за нартой, он в минутном просвете увидел бочку (снегоход, нарту и палатку с нами полностью занесло). Конечно, мы прыгали все от радости. Когда стихло, оказалось, что он стоял от нас в шестидесяти метрах, но ни выстрелов, ни криков не слышал. Вот какая была погодка с ветерком и снежком.
* * *
В Каменском мы справили мой день рождения. Спасибо хозяюшке Лиде Таниной, приютившей нас.
По Пенжине за час докатили до Манил. И вот тут сказались последствия окланской пурги. Жуков свалился с жесточайшей простудой. Мы думали, что у него пневмония, так плох был Иннокентьевич.
Отравили его с вертолетом до Оссоры, а сами двинули следом. Возвращались все по тому же маршруту. Только сейчас ветер дул нам в спины.
Опять были табуны и оленеводческие базы.
Но, наверное, самым запоминающимся был почти суточный переход от Чемурнаута до Оссоры, с Охотского моря на Тихий океан.
...Было такое ощущение на перевале, что снегоходы с нартами уходят в небо. Восторг неописуемый. Горизонта не видно, небо сливается со снегом. Иосиф, уезжая, отдал пакетик с заячьим пухом. Периодически бросаем его тундре. Ни одной поломки и ни разу не “блуканули”.
Интересные у них дорожные указатели в тундре. Почаевничали, и палку, на которой висел чайник, разворачивают в ту сторону, куда уходят. Видел еще такой. Три бревна стоят “шалашиком", на одном довольно искусно вырезан Пеликен. Вот он-то и указывает дорогу на Ильпырь.
По темноте наткнулись на “Дар-камень”. Это что-то вроде Пропа в книгах Михаила Успенского. Место это не заносит снегом. В центре что-то вроде пирамиды из камней в человеческий рост.
– Нет, это не мы на него наткнулись. Это он нас к себе позвал, – Андрей достал из обоймы патрон и положил его меж камней. – Давай сюда заячий пух, сигареты.
– Ты веришь?
– Это другой вопрос, но законы тундры надо уважать.
Я все по той же книге Успенского затянул “Камню” тут же выдуманную “устареллу”: “Ехали по тундре четыре молодца. То бишь Мешалкин и его помешанная компания..."
Не знаю, может, это и помогло, но до Оссоры под утро мы добрались без особых приключений, сменяя друг друга периодически за рулем.
* * *
Все на том же рыбном стане Андрей с Владимиром Александровичем Федоскиным буржуйскому “Скандику” сделали добротную русскую подвеску.
Мы с Безугловым снарядили нарты. Как положено, упаковали.
– Вот видишь, я же говорил что к концу похода научишься, – сказал Андрей.
В последний переход до Паланы Петренко и Мешалкин ушли без нас и, естественно, по пурге. Нам пора было возвращаться в город.
* * *
Начальник рыбного стана Виктор Артемьевич Бочериков провожал нас в аэропорту.
– Спасибо, Артемьич, за северное гостеприимство.
– Буду в городе – увидимся.
– Вам плохо? – спросила стюардесса.
Я шмыгнул носом:
– Нет, мне хорошо, – и уставился на белую тундру под крылом.
Сергей КОСЫГИН.
ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ
5 мая 2000 г.
12 мая 2000 г.
19 мая 2000 г.
26 мая 2000 г.
02 июня 2000 г.
09 июня 2000 г.
|
