Самый первый верблюд, прародитель нынешних кораблей пустыни, вовсе не горбатый был и жил в горах. Он так и назывался - Маунтин Кэмэл, горный верблюд по нашему. Красивый был, стройный - сил нет! Жил себе в горах, с камня на камень перепрыгивал, жизни радовался. Но тут приходит человек один, говорит: «Ты что-то неправильно живешь. Надо работать, еду за это получать, кров и уход. Давай ты на меня работать будешь, а я о тебе заботиться буду». А верблюд решил, что ему действительно так лучше будет. На том и порешили. Стал он на человека того работать, а тот стал о нем заботиться. Кормил его, причесывл, мыл, сарай ему специальный построил, где верблюд в непогоду прятался, да свободные от работы часы проводил.
Хозяин на верблюда нарадоваться не мог. Скотина он выносливая был, работящая. И стал хозяин его промеж сородичей своих хвастаться, что его Маунтин Кэмэл - самый что ни на есть чемпион среди всех зверей будет. Ну, сначала его никто и не слушал - мало ли чего кто говорит. А потом приглядываться стали - так и есть! Верблюд на себя по десять поклаж брал, тогда как буйвол, хоть и здоровее выглядел, - только восемь. Буйвол с поклажами два дня от селения к селению ходил, а этот- за день туда и обратно успевал. И стали все верблюдом восхищаться. Лозунги везде развесили: «Верблюд - чемпион!». Хвастаться перед другими селениями стали, как общечеловеческой ценностью. А верблюд зазнался - ходит гордо, ноздри свои задирает. И тщеславия, что у него самого, что у хозяина его поприбавилось. Стали они рекорды ставить, и ими хвастаться. То верблюд пятнадцать поклажей возмет, то семьнадцать.
А тут приезжает один, и говорит, что не такого видовал. Что, якобы на его глазах какой-то мустанг иноходец, двадцать поклаж взял. «И мой возьмет!» - хозяин кричит. «А вот и возьму!» - вторит верблюд. За спором и ударили по рукам. Навалили на горного нашего верблюда двадцать поклаж, и кричат: «Давай, Кэмэл, жми!» Верблюд поднялся, но с трудом. Сделал несколько шагов, да что-то там хрустнуло внутри. Рекорд зафиксировали, по этому поводу пьянку организовали, а верблюд занемог. Утром бюллетень взял, на работу не пошел.
И начал у него после этого рекорда горб расти. Грузоподъемность у него, само собой, уменьшилась, и не прыгал он уже с камня на камень. Да и в гору с трудом забираться стал. Подумали, порядили, что с ним делать, как - никак рекордсмен, да и отправили его на юг греться, в пустыню Сахару. Туда, где, куда ни глянь, гор нет. Там он и стал жить. А уже попозже горб свой под запасы приспособил, чтобы еду всякую с собой носить. Вроде как рюкзак у человека.
И вот бороздят горбатые потомки первого верблюда просторы пустынь, смотрят с тоской на горы, и плюются с досады, что у них прапрадед глупым был, на дешевую лесть купился.
А пойди разумей, кто из них глупее был - хозяин, что скотину испортил, или скотина сама, что дурные речи слушала.
И так часто получается - сначала, вроде, заботятся, а потом хребет через эту самую заботу ломается.
|
