КУТХ. ЮРИЮ АЛОТОВУ ПОСВЯЩАЕТСЯ
Видимся редко. Или когда он в город собирается на презентацию очередной книги стихов, фестиваль или еще по какой надобности, или я с “творческой группой" – к нему в район. Вот это “или-или", с одной стороны, и грустно звучит, с другой – мы хорошо понимаем: каждый на своем месте. Он от городской жизни через несколько дней начинает тихо “свирепеть” и неразборчиво ругаться (коряк с неполным набором зубов). На меня же, отвыкшего, “белое безмолвие” с простуженным “кашлем” кружащего над головой кутха (Ну, когда ты замерзнешь? Поклевать охота!) наводит жуткую тоску, и гены предков здесь не срабатывают. Хотя, когда по пурге надолго застревал в какой-нибудь глухомани, как кошка, урчал над строганиной и, заглядываясь на аборигенок, думал: “Не так страшен черт...”, тьфу, я не это хотел сказать, а то, что через месяц “пургования” мои городские подружки не выдерживали никаких сравнений, блекли перед северной красотой луноликих красавиц.
* * *
Как-то в очередной его приезд в город мы собрались у кого-то (хозяева сперва безумно радовались) и дня три непринужденно общались – пели, читали стихи, пускали гитару по кругу. Я вспомнил и рассказал вариант русской сказки “Теремок” на “чисто” корякском языке (корякский знаю так же, как английский, то есть – никак). Наш гость внимательно выслушал, посмеялся со всеми и внезапно предложил:
– А хотите импровизацию, наподобие того же “Теремка”?
– Хотим, хотим! – дружно заорали мы.
Этот северный сказитель сощурил глаза, нахохлился и заблажил:
– С-с-ш-ш-ш, ш-ш-с-с-с! Кружит поземка, дует ветер по бескрайней белой от снега тундре. Куда ни кинь взгляд – ни за что не зацепиться до самого горизонта. Но что это вдруг там торчит из сугроба? Проматерь северная!!! Так это же береза. Наша, камчатская, каменная. Ум за разум заходит. Откуда она здесь?!
– А правда, откуда в тундре береза? – спрашивает какая-то “любознательная" девица, перебив “сказочника”.
Тот долго на нее смотрит с презрением и, вздохнув, объясняет:
– Корякские пионеры во время ленинского субботника озеленением занимались. Так вот: а на березе, обхватив ее крыльями, чтоб не сдуло, зацепился Кутх.
– А кто эго? – опять встревает “любознательная”.
– Да твою мать, замолкни, – цыкает на нее муж, – это тот, кто у тебя сетку с сосисками за окном растормошил намедни.
– Воробей?
– Ворона.
– Ребята, я так не могу, – вздыхает рассказчик.
Все дружно показывают кулаки супругам.
– Сдует его, упадет, снова залезет на березу и каркает, жалуется на всю тундру: “Кум, сука, вчера напоил, сегодня опохмелиться не дает, ой, плохо. Кутх помирает, однако!"
Заяц мимо березы скачет: “Амто, Кутх!” – “Посол на ...! Ой, Кутх помирает!"
Лиса по заячьему следу мимо сквозит, в зубах пакет держит, увидела похмельного ворона:
– “Сто, помираес, однако, козел!!!” – “Ой, лисонька, помираю, однако!" Лиса порылась в пакете, достала бутылку водки и швырнула Кутху наверх: “Куда закуска косоглазая поскакала?” – “А вон туда, рыженькая, туда". – “Ладно, я сецас, мигом, а ты без меня не пей, однако, а то перья высипаю!" '
Сидит Кутх на березе с “пузырем", халявщиков отгоняет.
Мышка полевая вылезла из-под снега: “Амто, дедуська Кутх!” – “Уйди, заклюю!”
Полярная сова долго кружила вокруг березы, пока ворон, прижав крепко к груди поллитровку, не заорал на нее: “Ну сто! Сто зенки вылупила, вали отсюда, крутишь тут башкой, не обломится!” Сова возмущенно напыжилась и, улетая, долго бубнила: “У-ух, хамло! У-ух, хамло, однако!"
Кутх с бутылкой озяб совсем, скачет на ветке, потирает поочередно лапы, а лисы все нет и нет. “Ну где эта падла рыжая с закуской? Ой, не могу больсе!" Шмякнулся с березы, отряхнулся и отвинтил клювом пробку у бутылки: “Я цюцють, однако, одну пробоцку”. Хлебнул, взъерошил перья и заорал: “Сиди тут, сторожи, за закуской она, видите ли, побезала. За смертью ее только посылать!"
Из-под снега на его вопли опять вылезла мышь: “Накаркаете, дядя Кутх!” – “Цыц!” – долбанул он ее в макушку и налил в пробку еще.
...Под вечер бежавший обратно заяц увидел такую безобразную картину. Под березой, обнявшись, сидели Кутх с полярной совой, рядом валялась пьяная вдребезги мышь. Сова согласно угукала, а ворон разорялся на всю тундру: “За закуской она, видите ли, побезала, шкура стопаная, а мне: “Попробуй только без меня выпить, перья высипаю...”
Кутх тяжело поднялся, хлебнул “из горла”, пьяно заплакал и начал рвать на себе, приговаривая: “Да на хрена мне эти перья!"
Сергей КОСЫГИН.
ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ № 9, 03 марта 2000
|
