Великий комбинатор Остап Бендер разработал «пособие для сочинения юбилейных статей, табельных фельетонов, а также парадных стихотворений, од и тропарей» — в помощь журналистам. Доктор филологических наук Владимир Абашев решил позаботиться о поэтах-графоманах и сочинил инструкцию по написанию стихов.

1. Дивизия стихотворцев.
Стоит подумать о стихах и людях, которые пишут стихи. Тема эта может показаться частной и праздной, но не будем спешить с выводами. Когда Комиссия по государственной символике при Президенте России объявила конкурс на лучший текст гимна, пришло 6 тысяч писем. В этой цифре есть что-то в духе фантазмов Салтыкова-Щедрина: шесть тысяч граждан России сели за столы, вооружились орудиями письма, и каждый, ничтоже сумняшеся, сочинил национальный гимн. Каждый был убеждён (иначе бы письма не написал), что его сочинение способно вызвать трепет в сердцах миллионов.
Уточним: речь идёт не просто об увлечении сочинением стихов — каждый проводит досуг, как ему нравится. Важно другое: как сочинитель своё хобби понимает и оценивает, важен уклон его сознания. Ведь если имярек сочиняет стихотворение и всерьёз рассматривает его как заявку на национальный гимн, то он уж, по крайней мере, не сомневается, что способен написать национально-поэтический шедевр. Иначе говоря, сочинение стихов для него совсем не досуг, не хобби. Это — миссия. А ведь шесть тысяч активистов (представьте, это ж дивизия!), вдруг навалявших каждый по национальному гимну — лишь малая доля тех, кто у нас занят всерьёз стихами. Десятки тысяч поэтов, армия поэтов.
В России, а особенно в России провинциальной, графомания — это не личная проблема нескольких чудаков, а совсем непростой социо-культурный феномен, в котором перекрещивается множество проблем — историко-философских, культурологических, социально-психологических, лингвистических и литературоведческих. Тем не менее, графомания остаётся поводом для шуток. Серьёзно этим феноменом не занимались. Надо с чего-то начинать. Попробуем хотя бы подступиться к теме.
Пожалуй, каждый настоящий писатель — графоман, обуянный страстью к письму. Но далеко не всякий графоман — писатель. Вот такой нам и интересен. Он любопытен как явление перманентной культурной неадекватности и невменяемости.

2. Типология графоманов.
Графоман графоману при близком рассмотрении — рознь. Не претендуя на исчерпывающую и дробную классификацию, мы выделим четыре основные типа.
Чрезвычайно редкий и благородный тип — дервиши. Это люди с детски раскрепощённым и ярким сознанием — блаженные. Дервиши бескорыстны. Они равнодушны к известности, публикациям — всему тому, что так заботит массового графомана. Дервиши не принимают в расчёт существующей литературы и её норм, они повинуются только интуиции. Они непредсказуемы. Это творческие натуры в наиболее чистом виде. Среди них встречаются гении — такие, как Хлебников. Дервиши порой открывают совершенно новые горизонты в искусстве поэзии, чаще — срываются в безумие.
Немногочисленна и другая, тоже симпатичная порода графоманов — импровизаторы. Как правило, это хорошо образованные люди с умным вкусом и чувством меры. Они пишут легко и много. Остроумные тосты, послания, рифмованные жизнеописания юбиляров делают их желанными гостями любого застолья. Они пишут и для себя, но знакомят с такими стихами только близких. У импровизаторов есть внутренний сторож — культура. Они способны трезво оценить уровень своих сочинений. Поэтому импровизаторы не стремятся к публикациям, чуждаются так называемой литературной среды. Культурная вменяемость этого типа делает даже сомнительным его квалификацию как графомана.
Многочисленные отряды ушибленных литературой представляют уже тёмную и массовую сторону графоманства. Этих людей не удовлетворяет сочинительство само по себе. С юности их сознание бывает отравлено стремлением к литературной известности, а главное — к обретению сакрального статуса писателя. Ушибленные литературой, как правило, не имеют систематического образования, им трудно оценить себя трезво. Сочиняя стихи, они старательно воспроизводят массовые образцы и убеждены (часто справедливо), что пишут не хуже тех, кого печатают. Это непременные участники всевозможных литературных объединений и кружков: кружок даёт им чувство близости к цели. Они заваливают редакции газет своими рукописями. Редкое и робкое счастье для ушибленного литературой — увидеть свои стихи в местной газете, встретить упоминание о себе в обзоре так называемой поэтической почты. Большинство ушибленных литературой плохо социализированы, одиноки и склонны к иллюзиям. Но есть среди них активисты, владеющие технологией житейского успеха и подспудно понимающие, что дело не только в литературе. Именно они добиваются своей цели — получают официальный статус писателя и издают книжку. Они-то и составляют четвёртый, многочисленный, социально активный и самый тягостный тип графоманов.
Такой труженик пера — исключительно отечественное явление. Советская литература была не столько литературой, сколько мощной и престижной социальной организацией. Как любая организация, она заботилась о расширении своих рядов: в Союзе писателей состояло 10 тысяч членов. Эту кафкианскую массовость творцов могло обеспечить только широкое привлечение в писательские ряды творчески несостоятельной, но социально бойкой и умеющей ловить момент посредственности. Получая вожделенный членский билет Союза писателей, ушибленный литературой графоман преображался, он становился тружеником пера. Внутренне он оставался всё тем же — малообразованным, некультурным, не способным к творчеству, но в новеньком членском билете чёрным по белому было написано: ПОЭТ, стояла печать и авторитетная подпись. Это была вечная индульгенция его сомнениям, его неуверенности, это было вознаграждением за годы ушибленности, за унижения. В качестве труженика пера графоман приобретал не только право, но и прямую обязанность писать, писать и печатать написанное.
Времена изменились. Союз писателей продолжает уже почти иллюзорное существование, но инерция его мощного движения сохранилась. И прежде всего — в провинции. Здесь отряды тружеников пера по-прежнему активны и наступательны. Они всё пишут, а в последние годы, оправившись от первого потрясения, начинают вновь активно печататься, щедро одаривая читателя плодами своего странного труда.

3. «Тайны ремесла», или краткое руководство по изготовлению стихов обыкновенных.
Стихи тружеников пера не изучаются. Более того: литературоведы и критики вообще их не замечают. Это несправедливо. Хотя бы потому, что на одну строчку хороших стихов, приходится две сотни, изготовленных тружениками пера. Это несправедливо по отношению к читателю, оставленному один на один с неунывающим и напористым графоманом. Это несправедливо потому, что рациональному взгляду вряд ли подобает доверяться критерию ценности. Хорош был бы энтомолог, заявивший, что клопы и блохи не заслуживают внимания, поскольку противны его взору. Да, стихи тружеников пера странны — привычные, рассчитанные на творческую оригинальность, категории литературоведческого анализа к ним не приложимы. Необходимы новые подходы.
Первое, что бросается в глаза, когда погружаешься в изматывающее чтение этих сотен стихотворений, — трогательная похожесть авторов друг на друга. Будто писал их один человек. Поэтому стихи тружеников пера целесообразно классифицировать не по авторам, а по темам. Лишённые индивидуального начала, эти стихи имеют лишь формальное сходство с традиционной поэзией. Это какой-то квазифольклор. Чтобы как-то хотя бы терминологически отделить их от произведений Тютчева или Пушкина, мы будем называть их — «стихи обыкновенные».
Задумаемся над тем, как они пишутся. Сопоставление нескольких сотен текстов позволило нам вникнуть в процесс их производства. Поэтому результаты анализа мы представим в виде практического опыта по моделированию процесса изготовления стихов обыкновенных. Надеемся, что такой опыт будет полезен и начинающим труженикам пера. Он поможет им лучше понять тайны их странного ремесла.
В том, что не боги горшки обжигают, убеждён каждый труженик пера. В самом деле, любой относительно грамотный человек после небольшой тренировки успешно овладевает навыками изготовления несложных, но вполне читабельных словесных изделий. Работа над стихом обыкновенным включает несколько рутинных операций по подбору и комбинации слов при заданных условиях чередования безударных и ударных слогов — ямб, хорей и т. п. Что касается рифм, то нескольких десятков стандартных двойняшек (кровь-любовь, тройка-бойко, слёзы-морозы, тумана-обмана и т. п.) хватает для изготовления сотен небольших (обычно 2–3 строфы) стихотворений.
Итак, главный производственный принцип труженика пера заключается в том, что он, как правило, пишет на тему. Именно тема играет главенствующую роль в стихе обыкновенном. Тематический репертуар труженика пера невелик: весна, зима, лето, осень, детство, труд, война, любовь (к России, женщине, детям, миру, матери, труду), гражданские чувства. Поэтому начинающему следует, прежде всего, практически освоить типовые модели, по которым развёртываются основные темы. Так сказать, освоить схемы тем. Бессознательно, кстати, такими схемами владеет каждый из умеющих читать.
Итак — литературные модели. Поскольку лирических тем вообще немного, в поэзии достаточно быстро складываются стандартные способы (схемы) словесного развития каждой темы. Это и есть типовые тематические модели. Простейшие из них быстро выходят из творческого оборота, поскольку возникает жёсткая связь сюжетики, словаря и ритмики — появляются штампы.
Эти отходы творчества поступают в полное распоряжение профессиональных тружеников пера. Модели, которыми они пользуются, немногочисленны, просты в обращении и чрезвычайно продуктивны. Например, если весна, то поэт радуется, верит в будущее и надеется на скорую встречу с Ней, ежели осень — с грустью провожает стаи птичек, улетающих на юг, тоскует, но верит, что они вернутся, и вернётся Любовь. Зимой, как правило, поэт сидит у жаркой печки, обнимая Её драгоценные плечи или мечтая о весне, летом бродит над речкой в лунном сиянии, вдыхает запах мяты и вспоминает о свиданиях с Ней... Каждую типовую модель можно представить в виде простой блок-схемы.
Для практического руководства мы предлагаем описание нескольких расхожих моделей стихотворений обыкновенных. Принцип их действия мы проиллюстрируем примерами, составив соответствующие заданной схеме тексты.
Один практический совет. Приступая к изготовлению стихотворения, не напрягайтесь, расслабьтесь, постарайтесь безвольно отдаться звучанию избранного вами мотивчика (тра-та-та/ тра-та-та и т. д.). Стихи обыкновенные настолько накатаны, что они сами вывезут вас, куда надо. С каждой темой и напевом автоматически связаны соответствующий словарь, мотивы, рифмы. Это жёсткие, окостеневшие структуры, и в вашем сознании заложены сотни подходящих стандартных словосочетаний, сравнений. Ваша задача, в сущности, сводится к тому, чтобы заполнить пустые клетки схемы словами, которые вам заранее известны.

Модель 1. «Ласточка с весною в сени к нам летит».
Слово ВЕСНА действует на труженика пера возбуждающе. Основу самой ходовой модели ВЕСНЫ составляют два тематических блока: ПРОБУЖДЕНИЕ ПРИРОДЫ и ПРОБУЖДЕНИЕ ДУШИ. Связаны они по принципу параллелизма. Вариации создаются за счёт смены ключевых слов каждого из блоков (каждому блоку соответствует свой словарь) и изменения ритмики. Широко, например, варьируются компоненты блока природы: «таяние снега», «ручьи», «капель», «цветение» (черёмуха, калина-малина, верба и т. п.), «пение птиц», «солнце», «небо» и т. п. Варьируя эпитеты, можно сконструировать сотни вариантов словосочетаний. Для «душевного блока» также предусмотрено немало вариантов: «возвращение молодости», «возрождение веры в будущее», «ожидание любви», «жажда счастья» и т. п. Большое разнообразие в конечный продукт вносит изменение способа связи блоков: пересечение, прямое следование, контраст.

Расцвела за окошком калина,
Белопенным пролилась дождём.
Роща песней полна соловьиной,
Вешним солнцем омыт окоём.

И на сердце растаяли годы,
Словно талой водой унесло.
Вновь пахнуло дыханьем свободы,
И душа расправляет крыло.

Можно ограничиться двумя строфами. Можно дописать третью, как бы неожиданно переключив тему в интимный план. Добавим, например, воспоминание о былой любви:

Настежь ставни, волной ароматной
Грудь наполню, и годы — долой.
...Твои губы с привкусом мяты,
Светлый месяц, туман над рекой...

Не смущайтесь перебоем ритма в третьей строчке. Это вышло нечаянно, но кстати. Нечаянная удача лучше всего имитирует отсутствующий творческий компонент производственного процесса. Представьте, что лёгкая запинка (выпал слог во второй стопе анапеста) будто бы выражает внутреннее волнение, охватившее вашу душу при воспоминании о первом свидании.

Модель 2. «Вот моя деревня».
Типичный труженик пера — давний городской житель, обитающий в благоустроенной квартире, но деревенское детство всегда при нём как неисчерпаемый тематический материал. Одна из популярных моделей ДЕРЕВНИ такова: ВСТРЕЧА — РОДНОЙ ДОМ — ВОЗВРАЩЕНИЕ В ДЕТСТВО. Эти блоки, как правило, располагаются последовательно, каждый из них может включать сопутствующие темы. Например, блок РОДНОЙ ДОМ нередко включает в себя встречу с матерью (отцом) и изложение приличных случаю «переживаний». В меланхолическом варианте предполагается изображение ущерба: дом покосился, упал забор, крыльцо заросло крапивой, скворешня стоит пустая, сверстники постарели и т.п. ДЕТСТВО, как правило, сопровождается мотивом босоногих пробежек.
Попробуем сконструировать подобное стихотворение, избрав молодецки-бодрую тональность, как бы скрывающую «глубокое волнение и нежность»:

Из-за косогора —
Сердце дрогнет враз —
Малые Угоры
Выглянут сейчас.

Вон над синей речкой
Дом стоит родной.
Мама у крылечка
Ждёт меня домой.

Сухонькие плечи
Нежно обниму,
Долгий-долгий вечер
Рядом проведу.

По росе вечерней
К речке босиком,
Как в далеком детстве,
Пробегу легко.

Мятой пахнет тонко,
Ветерок с полей.
Родина Гребёнкина,
Нет тебя милей!

Разумеется, для изготовления «деревенских стихов обыкновенных» реальный опыт не нужен. Это типовые словесные изделия, всецело подчиненные логике тематической модели и словаря. Хотя автору не приходилось живать в деревне, что мешает ему поделиться с читателем ностальгическими воспоминаниями о «родном деревенском быте», используя популярные у тружеников пера обороты: «овин», «гумно» (чем отличается овин от гумна, к стыду своему, не знаю), «озимь», «поскотина», «прясло» и т.д.? Ну, хотя бы такой вот осенний этюд с элементом интонационного «изыска»:

Грачи заграяли прощально за гумном.
За пряслом даль уремная синеет.
Поскотина — пуста, всё дождик сеет,
Овины тают в сумраке седом.
Огнём зелёным озимь пламенеет.

Модель 3. «Россия — родина моя».
Есть несколько типовых моделей этой многострадальной темы: её труженики пера особенно не пощадили. Одна из распространенных моделей включает три смысловых блока: НЕОБЪЯТНЫЙ ПРОСТОР — ВРАГ — ТАЙНАЯ СИЛА. Этот вариант — патетический. Он предполагает имитацию сильных патриотических чувств, в которых как бы сливаются скорбь, негодование, гордость и угроза недругам. Описание ПРОСТОРА обыкновенно вводит в тему. Поле, распутье дорог, хлеба, синие дали — все эти элементы вызывают чувство гордости, сердечной близости и в то же время тревоги, так как ПРОСТОРУ угрожает ВРАГ: завоеватели, демократы, чужеземцы, москвичи, пророки новомодных учений и т. п. Но ВРАГУ, каким бы сильным он ни казался, противостоит ТАЙНАЯ СИЛА России: вера, дух народа, исполин-хлебороб Микула Селянинович, мистическая одухотворённость природы и т. п.
Стих, изготовленный по этой модели, включает в себя некоторые актуальные мотивы с учётом последних веяний, чутко подхваченных тружениками пера.

Выйду в поле — простор без конца,
Даль ржаная, родимая сердцу.
Не пред кем не склоняла лица!
Что ж ты слушаешь ложь иноверцев?

В гулкий купол небес голубых
Грянет солнце тревожным набатом,
Встанут храмы на холмах твоих,
Как последние наши солдаты.

Свят Руси величавый покой,
Осенённый шатром небосклона.
Рать колосьев застыла стеной
В златоверхих колючих шеломах.

Вот так. Кстати, «колосья в златоверхих колючих шеломах» могут потянуть на «творческую находку»... Грустно. Кто, скажите, измерит, какой урон понесла Россия благодаря усердию тружеников пера? В безудержном словоблудии тает содержание самых ответственных слов...
___________________________________

Как видите, составление стихотворений обыкновенных — дело нехитрое. Сочинить 2–3 строфы любой отчасти грамотный человек сумеет минут за 15. Опыт нарабатывается быстро, а, набив руку, такие вирши можно составлять по десятку в день. Составленные нами для иллюстрации стихи обладают весьма средним достоинством, однако и в таком виде они вполне проходные — на страницах газет, в сборниках стихов тружеников пера подобные создания обыкновенны. Качественный уровень один — кружок «Умелые руки». При желании эти стихи можно «подшлифовать», ввести, например, украшающие элементы — так называемые творческие находки, подумать о концовках. Труженики пера любят завершить стишок какой-нибудь «неожиданной» банальностью в виде философического раздумья: мол, вот Кама (Волга, Дон, Днепр, Егошиха и т. д.) течёт, так и жизнь народная неисчерпаема... Сделать всё это нетрудно, но, по правде говоря, очень скучно — слишком рутинная, механическая работа.

4. Памятка читателю.
Количественно стихи обыкновенные составляют подавляющую массу того, что печатается на страницах газет и в провинциальных сборниках стихов. Неизбежно возникает вопрос, а как же быть читателю, как ему отличить механические изделия от живых созданий? Трудно неискушённому читателю понять, что всё это — пустые бумажные слова, унылый набор примитивных типовых моделей. Читатель доверчив, и положение доверчивого читателя, говоря без обиняков, почти безнадёжное. Ибо каков писатель, таков и читатель. Подавляющее большинство тех, кто ещё читает тружеников пера, обречены принимать всё, что напечатано, за нечто реальное, прошедшее, так сказать, высшую экспертизу.
Надо попытаться понять доверчивому читателю, что стихи обыкновенные не имеют дела с реальностью. Их сущность хорошо поясняет жаргонное слово «кукла», то есть обманка, которая имитирует реальную ценность. Например, аккуратная пачка резаной бумаги, прикрытая сверху и снизу настоящими купюрами и запечатанная в банковскую упаковку. Реально она стоит десятку, а вам всучивают её за тысячу. Таковы и стихи обыкновенные — это имитация. Вот только если с денежной куклой обман вы обнаруживаете очень быстро, то стихи-куклы коварнее. Зачастую читатель так и не понимает, что он стал жертвой подлога и тешится резаной бумагой, принимая её за полновесные червонцы. Да и сам труженик пера, изготавливающий такие куклы, верит, что занят творчеством. Или убедил себя, что верит.
Здесь мы и подходим, дорогой доверчивый читатель, к существу вопроса. Постарайтесь понять, что стихи обыкновенные не связаны с творчеством.
Творчество — оно ведёт к появлению нового, доселе небывшего, его результат непредсказуем. А стихи обыкновенные предсказуемы тотально. Они возникают в итоге простого репродуцирования и комбинации штампов. Труженик пера не создает нового, он делает плохие копии и даже, увы, не с образцов, а с плохих копий. Поэтому, прочитывая первую строчку стихотворения обыкновенного, вы уже представляете, что последует дальше. И если, дорогой доверчивый читатель, вы поймали себя на этом шевельнувшемся чувстве, не читайте дальше, не теряйте времени. Скорее всего, ваше чувство вас не обманывает. Противоядие от стихов обыкновенных одно, и оно давно известно. Это — знание образцов. Читайте Пушкина.

Владимир Абашев

* * *