Люди, занятые настоящим творчеством, не любят ярлыки. Ни в отношении других, ни в отношении себя. Ярлык – как ржавый якорь: держит на одном месте, в лучшем случае позволяет двигаться по кругу. И не факт, что по часовой стрелке… С самого начала 80-х годов прошлого века, когда мы познакомились с Алексеем, я постоянно чувствовал, как многие старались прикрепить к нему этакие «вывески». Одни считали его бардом, звездой многочисленных фестивалей самодеятельной песни. А его «электрические упражнения» - этакой причудой, отвлечением от «главного». Другие самозабвенно восхищались его рок-талантами, шикарными гитарными соло, виртуозными бас-партиями и при этом отодвигали Лёшины акустические баллады на задний план, относясь к ним примерно так, как рыбаки на промысле - к «прилову»: ну, вот поймалось тут нечто... Но самая большая и самая благодарная аудитория почитателей Лысикова никогда не занималась делёжкой его творчества на подобные составляющие и не вешала ярлыков. И воспринимала его стихи, песни как нечто цельное. Да он и сам не делил себя. Все эти «стихии» формировали его как музыканта и человека, каждая по-своему. Помните? «Здесь всего два кумира – Владимир и Джон. Мы всему научились у них…». «Палана», «Давай бросим всё», «У той большой реки», «Снега», «Мальвина», «Лошадь с умными глазами», «Муха», «Мой маленький сосед» - это Лысиков. «Блюз для неё», «Жили-были, плыли», «Это было, ребята», «Старый хиппи», «Последняя песнь ратника» - это тоже Лысиков. А ещё – «Штурман Иван Елагин», «Приворотные щи», «Соколики», «Барабанщики», «Ослепшие птицы» и многое-многое другое. И, конечно же, «Трудные времена»… Для него было настоящим удовольствием (и даже, думаю, счастьем) пробовать себя в разных жанрах. Достигать какой-то важной (невидимой нам) точки в постижении этого ремесла и – двигаться дальше: выше, вперёд, в сторону… Не важно, главное – дальше. Я никогда не забуду, какой радостью светились его глаза, когда он рассказывал мне про работу над музыкой для спектакля Камчатского театра кукол (увы, запамятовал название этой постановки). Не сочинить несколько песен, а создать музыкальное оформление! В процессе работы Алексей показал партитуру и прокрутил аудиозапись Евгению Ивановичу Морозову. И тот его похвалил, дал кое-какие рекомендации и советы. Похвала маэстро для рокера и барда, забравшегося на «чужую» для него территорию, была, конечно же, приятна, но Алексей на этом не зацикливался. Порадовался, что сумел освоить ещё один тяжёлый пласт музыкального «жанрового айсберга», и двинулся дальше. Меня всегда поражало и радовало его отношение к другим музыкантам. Не секрет, что сообщества творческих людей нередко - тот ещё «серпентарий». Рок-группы – тем паче. Но в наших приватных разговорах он очень тепло отзывался о коллегах: мог сказать про Петю Радецкого или Серёжу Вашкина, Колю Борисова, Серёжу Кинаса или Виталика Корчуганова буквально пару-тройку слов, но очень ёмко и образно, а главное – уважительно. Точно так же – и про товарищей по объединению «Ещё не вечер» Серёжу Косыгина, Сашу Безуглова, Аркашу Куни. А если и шутил, то совсем не зло. Он очень тонко и глубоко понимал, что такое – творческий человек, Художник. Вот, например, эти строки… «Сам себе враг, сам судья, сам начальник…». А вот это – вообще потрясающе: «Звали художника – грех сказать – безбожником. До чего толпа дойти смогла… А у них с рождения – у Христа и гения – были свои личные дела. Были свои вечные дела». Он очень точно чувствовал Слово. Много читал. И это чувство русского языка позволяло ему порой создавать шедевры («Кили колыхали и рули, крали, врали и кораллы воровали, рвали…»). Не единожды поражал меня известием - какого замечательного поэта или писателя открыл для себя, причём, явно не из тех, что в моде или на слуху. Многие образы, метафоры в его стихах (не поворачивается язык назвать их текстами) сделали бы честь иным популярным авторам. А уж про мелодизм, про органичное переплетение и неразрывность его стихов и музыки даже не хочу повторяться. Алексей был штучен, уникален, узнаваем порой с нескольких вступительных аккордов… Я встречал его и в периоды творческой или жизненной депрессии, мы говорили, делились какими-то важными, но неосязаемыми вещами… А потом появлялись песни: «Снова хочется петь, снова хочется жить…». У него вообще было немало стихов про это, он много про это думал. Квинтэссенцией таких раздумий, наверное, можно было бы посчитать незабвенные строки – «Так бы и плыть, так бы и жить», но мне кажется, его мысли этим постулатом не ограничивались. И он менялся. Оставаясь самим собой – Алексеем Лысиковым, он постоянно менялся. Переслушивая сейчас, в эти тяжёлые месяцы, его песни, я ощущаю это с новой ясностью. «Давай бросим всё и уедем отсюда. Туда, где ещё есть надежда на чудо»… Некоторые люди посчитали эти строки иллюстрацией его переезда в Москву. А он просто менялся. Не все сразу это поняли. Он стал Учителем. Помню наш полушуточный разговор в Петербурге в начале нулевых. На вопрос, не затевает ли Алексей какой-то новый проект в столице, он ласково кивнул в сторону стоявшей неподалёку Ксении Федуловой: «Вот мой проект». Сейчас, оглядываясь на годы, десятилетия назад, я испытываю чувство благодарности к своему другу – за его наставничество. Он разглядел (скорее, почувствовал душой) в маленькой елизовской девчушке недюжинный талант. Мало того, он привил ей вкус к хорошей, настоящей музыке, научил играть и петь. И даже – сочинять (хотя, говорят, именно этому научить невозможно, либо есть талант, либо его нет). Он научил её по-настоящему трудиться в искусстве. Ксения даже в чём-то повторила творческий путь Алексея: она – «свой парень» на любом фестивале КСП, и она же – суперзвезда во многих клубах Москвы, где слушают и исполняют рок и блюз. Она чрезвычайно органична во всех этих ипостасях, как был органичен её Сэнсэй. На равных выступает на одной сцене с Ириной Суриной и братьями Мищуками. Запросто вливается в состав исполнителей, среди которых блещут Леван Ломидзе или Сергей Галанин. Я слушаю её, смотрю на неё – и отчётливо вижу Алексея Борисыча. И порой мне чудится, что он улыбается. Ведь он – с нами. Был, есть и будет. В своих песнях, шутках, разговорах. Которые мы храним в нашей памяти. Все вместе – и каждый в отдельности. «Ты не верь, я ещё, правда, живой…» Спасибо тебе за всё, Лёша!
