По Измайловскому проспекту шел полк легкой кавалерии. Улица была пустынна. Лишь качались султаны на киверах да всхрапывали кони, ступав копытами по мостовой — туда, на площадь с памятником Петру. «Под невский лед, на эшафот и по этапам...».
Полутора веков как не бывало. Листы дипломной работы, оставшиеся дома, вместе с головной болью и усталостью, показались вдруг Виктору менее реальны, чем эта немыслимая сбывшаяся встреча.
Шел 1975 год. Владимир Мотыль снимал «Звезду пленительного счастья». И многие ленинградцы простаивали часами, глазея, как В. Ливанов — Николай I дубль за дублем отрабатывал картаво-испуганное «Здорово, ребята!». Но те, кто хотел сберечь чудо, старались смотреть на происходящее лишь издали. Там, вблизи, «мятежники» покупали жареные пирожки у лоточниц, ожидая, пока для раненого Милорадовича сгребут снег со всей площади.
Пятикурсник, будущий инженер Виктор Федоров каждый день выходил встречать «свой» полк. Отрываясь от диплома, он вписывал новые строчки в текст будущей песни. И полтора века памяти вновь вставали стеной между ним и теми, на площади. Вечерами мне слышится топот копыт. Неужели вернулись, меня услыхав? Но очнусь, оглянусь — в окна ветер гудит, Да забытая книга притихла в руках, Да ночная прохлада закралась в рукав...
Вскоре он спел ее друзьям по ленинградскому клубу самодеятельной песни «Меридиан». Песня понравилась, как и многое из того, что «показывал» Виктор на «меридиановских» вторниках. В клубе он был уже не новичок, репертуар складывался обширный. И совсем немного времени оставалось до первого авторского концерта, с которого, наверное, и стоит отсчитывать время самой напряженной борьбы между двумя его «я» — «физика» и «лирика». Песня и поэзия победили. Они снова привели Виктора в студенческие аудитории — теперь института имени Н. К. Крупской, на заседания клуба молодых литераторов при ленинградской писательской организации.
О чём он пишет и о чем поет?.. О том, что любит. А любить каждый день разное невозможно. Поэтому сами собой стихи — ставшие и не ставшие песнями — образуют циклы: «Деревянная Русь», детский, цикл, посвященный «большому другу» — крейсерской яхте «Ангара». Но самый обширный из них можно было бы обозначить заглавием одного из стихотворений: «Петербург — Петроград — Ленинград». Название и объединение, конечно же, — условны. Слишком разные темы, настроения и интонации собрались под одной «крышей».
...Студенческий самодеятельный театр ставил спектакль о декабристах «Меч и братья». Задумано было так, что каждый из героев должен высказаться не только текстом роли, но и песней. Для автора это значило необходимость и потребность внутренне прожить каждую из этих жизней, ставших легендой. Исторические документы открывали черточки биографий и характеров. Родной город вливал дух «эпохи титанов», навевал мелодии, подсказывал слова.
Бескомпромиссно резким получался монолог Лунина: «Государь, я жажду сатисфакции!..».
В размышлениях Рылеева звучало сознание своей жертвенной обреченности.
С кандальным звоном сливались свадебные диалоги Ивашевых и Анненковых.
Так правомерно ли объединять эти песни с шутливым:
«Красив мой город, строг и чист, В нем каждый третий — оптимист, И большинство при этом — поэты, Хотя бы на один тетрадный лист».
Думаю, все-таки можно. Потому что цикл «Петербург — Петроград — Ленинград» таким только и может быть — многоликим, разноплановым. Так же тесно, как три имени города, сплетаются в нем век нынешний и день минувший, час-пик утреннего Невского проспекта и клодтовские кони, вздыбившиеся в белой ночи.
О том, чтобы увидеть Камчатку, Виктор мечтал давно. Может быть, с тех пор, как однажды услышал в сводке погоды: «На Камчатке — без существенных осадков». Строчка оказалась неожиданно песенной и назойливо вертелась в голове несколько дней, пока не нашла-таки своего места в песне. Не о Камчатке, конечно, — о маленьком речном буксире БК-8. Но стала и началом дороги на Камчатку.
Наверное, нужно очень долго готовиться, чтобы так быстро собраться в дальнюю дорогу. Все счастливо совпало одно к одному — приглашение президента КСП «Камчатка» С.С. Мишталь и несколько выдавшихся свободных дней.
И уже стоя на сцене клуба «Авангард», он рассказывает о «героическом перелете», длившемся двадцать семь часов.
— За это время в салоне самолета многие перезнакомились. Я разговорился с несколькими молодыми ребятами. Рассказывая о себе, они то и дело повторяли: «Питер... В Питере...». Немного удивившись такому названию, я тоже начал говорить о Питере. Правда, вскоре выяснилось что мы имели в виду разные города. Но все равно, это было уже почти землячество. Как будто ехал из дома... домой.
Через восемь тысяч километров, через десять прошедших лет все повторилось, как на его первом авторском концерте. Из зрительного зала я отправляю по рядам записку на сцену, человеку с гитарой: «Декабристов. Пожалуйста!».
Он кивает.
— Спою.
Если доведется встретиться вновь —- наверное, это будет уже в Ленинграде — попрошу спеть о Камчатке. Думаю такая песня к тому времени уже родится.
Ольга ПАВЛОВА.
«Камчатский комсомолец» 12 ноября 1983
* * *
Презирая суету Аэрофлота, По Неве снуют, отфыркиваясь, баржи. Только чайки окружают их почетом Да над Рострами чадят «ночные стражи»... А буксир, чумазый кроха-работяга, толкает их, и тянет неустанно. А курносого гоняют, шаг за шагом, Два матроса под началом капитана. «На Камчатке – без существенных осадков», — Из транзистора разносится над миром. Но над Балтикой — опять не все в порядке, Если съежился в дожде дымок буксира. Даже именем он громким не отмечен: Все зовут его простым «Букашкой»! Странно? Но, как «волки» всех морей, широкоплечи Два матроса под началом капитана. Под мостами он проходит не сутулясь, Дизелями разбудив стальные фермы. Флюгера через перила перегнулись И пошли б за ним в кильватере, наверно. Он — по-свойски с многопалубным скитальцем, Хоть «БК» не мерил вовсе океанов. И на берег сходят чуточку с развальцей Два матроса под началом капитана. У «Букашки»—очень важная работа. И пыхтит он добросовестно и честно. И кромсает рыхлый лед истертым бортом, Чтобы флагам над Невою было тесно!
* * *
Среди сумятицы и грязи, За первым таяньем снегов Я ухожу искать рассказы Несуетливых стариков, Дремучих, кряжистых и мудрых, Да в ком найдешь еще такой, Рожденный в буднях многотрудных Достойной зрелости покой?! Года — морщинами их лики Лучат, как битое стекло. За днями дни в поток великий Воды так много утекло. Я к вам пришел. Я память вашу Зову в свои учителя. Мне ваш наказ — как плуг для пашни, Где пробуждается ждет земля. Я знаю — руки ваши могут Поведать больше пухлых книг, Где за изысканностью слога Родной теряется язык. Вчерашний век. Старушьи «Ахи» Из тех «далеко-далеко», Где домотканные рубахи Носили празднично-легко... И проводя часы за чаем, Отведав дивных пирогов, Я рек журчанье различаю В тумане давних берегов. Там, в поволоке откровений, В которых теплется душа, Я так по-русски от рожденья Учился думать не спеша.
