МИШТАЛЬ: А второго, видимо, где-то отзовется в следующей!
"...1964 год, январь. Так... 1-е января, боевой четверг. Аврал, завал, ремонт. Дружно ободрали комнату. Было нас 11 человек. И Вихорев был... Тут не записано, но, вообще, было очень интересно, потому что обдирали комнату часть людей, а те, кто владеет гитарой и голосом, при этом аккомпанировали, поэтому шла такая работа – с аккомпанементом! Это было ужасно так необычно! Мы тогда ободрали 5... целый сантиметр слоев. Какое-то количество их – до 1905 года оказались стены заклееными. И когда мы их обдирали, то полкомнаты – это заново. И все это было ужасно так весело! Одиннадцать человек, представляете, на аврале, на завале. Это так называемый четверг? Конечно, это был не четверг, а так, ремонт! Потом, после ремонта, 22 января... то было 10-го, значит, это – через 10 дней – снова четверг...
"...Завтра четверг, вечер, посвященный 40-летию альпинизма в Доме "Связи". Четверг у нас. Ожидаемый состав четверга: Эрка, я, Нина, Вихорев, Леон, Галя, Володя, тут Лейкин, Клячкин, Виль, Нина, Наташа и еще там из Москвы приехали ребята. Интересное сочетание: Лейкин и Клячкин, Городницкий и Туриянский. Прибыли ребята с вечера. Я сама хочу сходить на вечер, посмотреть, что это такое, "с чем его едят". Дома хочется посидеть..." Вот...ну, это: "...24 января ребята вылетели в Уллу-тау..." Целая группа их это вылетела... Так, теперь вот тут:
"В субботу... в пятницу – звонок от Веры..." Сейчас... Минуточку... Четверг тут был в Кавголово. Вот, предыдущий – значит, 21-го. А у меня 27-го запись. Это 27 января:
"... В четверг была в Кавголово. Разговор, разговор... четверг. Снова напряжение. Сон в три. А полседьмого утра куда-то мы умчались опять..." В общем, тут бесконечная вереница мыслей в каком-то страшном сумбуре! "...А в субботу... в пятницу звонок был от Веры – это Бордюк: – Здесь Визбор, хотел зайти к тебе – можно? -Можно! -Позвони Клячкину! – Хорошо!
Суббота. Визбор, Клячкин в женой и Андреем, Полоскин, Вера, Маркин с приятелем, Нина, Неля, Игорь Ялсуков, Николай Федорович /вот, кстати, и Вы тут!/, Феликс и компания. А Феликс – к самому концу. И Туриянский. И уже под самый конец пришел пьяный в дым Эрнест.
Суббота требует несколько более подробного освещения. Ей предшествовали бесконечные звонки и перезвоны: – Ах! Ах! Ах! Будет-не будет? Трохти-бидохти! – все это мне порядком надоело и порядком взвинтило, тем более, что в субботу Эрнест должен был уйти из дома. В 8-00 пришел Полоскин, Визбор. Позвонил, извиняясь за опоздание, Клячкин – Ах!ах!
Я была в кухне, когда они пришли, жарила котлеты. Пожарила, пригласила к столу: Николай Федорович, Игорь, Юра, Боря, Я, Тольян. Дружно сели и поели. Вино – в изобилии! Звонок... Входит Клячкин со свитой. Приветствия... Звонок... Неожиданная Нина и Неля в рейтузах, прямо из Кавголово. Звонок... Маркин с рыженькой женщиной. Звонок... Вера с подружкой из Новосибирска и, наконец, звонок – Феликс Гороховский! Итак, публика "Визбор и компания" в сборе. В числе тех, что вне компании – Нина, Неля и технические оформители: Курчев, Елсуков и я – так называемая хозяйка дома – это вне компании. Сижу, молчу, слушаю, посматриваю... Свет "юпитеров” направлен на центральную фигуру за столом – на Визбора. Он говорит, говорит, образно рассказывает, ведет непринужденную светскую беседу – греясь в лучах, в тепле направленных на него "юпитеров" и глаз внимательных собеседников. Ах, как все это приятно! Как я устал от славы, от почтительного внимания! Ах! Ах!
Сижу, смотрю, почти не вмешиваюсь в ход беседы, в ход происходящего за столом... Хорош мужик! Здоровяк, красавец, деланное добродушие, подкупающая привычная улыбчивость, артистичность рассказа: мимика, голос, жесты – интересно! Песни-напевы, негромко, почти речитатив, новые, старые, разные... Великолепная штука "Я видел, трубку курит командир", милая штучка "Граф". Но вот он откинулся, спрятался в тени. Маска мягкого добродушие снята, вернее, приподнята, приоткрыта... Усталое лицо, жесткие морщины... Мгновение, минута – и снова он улыбается, шутит. Глаза светлые, чуть на выкате, цепкие, внимательные, умные глаза...
Да! М-мм!
Звонок – телефон. Туриянский, пропадавший два дня. – Где ты? – На Невском. – Приезжай, надо! Давно пора! – Смех, шуточки... Пришел. Звонок. Эрнест. Пьян в дым – плохо! Сел за стол, мрачный, злой, взъерошенный, с тоской. Вальки нет, эх, Вальки нет! Посидел, послушал и, чувствую я, в нем поднялось такое, что вот-вот пойдет вразнос! Злые, жесткие реплики, направленные прямо против Визбора. Тот насторожился – преимущество на его стороне, он трезвее и благодушнее, а тот пьян и зол – злоба и хмель застилают глаза, мешают быть точным, мешают достигать цели, бить точно и достигать цели... Получается грубо, глупо, беспардонно. Ну и ну Пытаемся его потихоньку остудить – драчки мне только и недостает! Сглаживает все Туриянский – берет Эрнеста на себя.
В 12 часов ночи гости встают, прощаются – до встречи! Я позвоню! Хорошо! Спасибо за вечер! – Закрылась дверь за последним гостем. Остались Эрнест, Туриянский и я. Началась перепалка – ух ты! Пух-перо полетело! Эрка ругается отборным матом: к черту салонные разговоры к такой- то матери – и понеслось! Меня несет, главное! А что мне оставалось делать? Протрезвишься – поговорим! Что доказывать человеку, о чем, когда я сама полна всяческих раздумий и противоречий? Нет, это совсем не то, не так... Все должно быть... а как? Не выходит из головы последний разговор с Вихоревым о "телевизионной тетке", с которой он меня изволил сравнить. Стандартно-салонные приветствия: Ах, наконец-то! Как я рад Вас видеть! – это он обо мне: "Стандартное салонное приветствие: Ах, на конец-то! Как я рад Вас видеть? – все таким тоном, будто на том, к кому это обращено, свет клином сошелся! Будто без него все бы пропало! – неужели это я? Грустно, если он меня такой увидел! И вообще, во всем этом хочется разобраться и поговорить, поговорить, поговорить..." – Так, сейчас, минуточку, дальше!
"...Хорошо бы, хорошо бы Нам кита поймать большого, Но нет кита, нет кита, Нет кита, не видно! Вот беда, вот беда – До чего ж обидно!
– вот именно! Надоел смертельно Туриянский. Зашел он в первый раз в дом 16 января, был четверг. Все хорошо... /Ага! 16-го был четверг, а у маня не отмечено нигде!/ ...Все хорошо, все мило! Остался он переночевать. Вот уже 10 дней, как он гостит в доме! Без денег, без прописки.
У нас с деньгами катастрофически плохо. Надо что-то жрать! До 5 февраля. А на что – сам черт не знает! В кармане – 5 р. Это на 2 дня с трудом хватит. Как он этого не понимает? С соседями завал – требуют дежурить за него и платить. И все это он слышит, знает и молчит. "Завтра, завтра, в понедельник, в среду, завтра..." Да черт с ним – надоело! В воскресенье утром собираемся с Толькой в Кавголово. Володька /Туриянский/ хотел ехать с нами. Не поднять – спит! С трудом, с боем подняли. Зачем? Эрнесту надо работать. Уехали. Вечером вернулись – звонок: "Можно, приду сюда?" "Можно!" – а тут вот очень интересный был тогда приход. Должна прийти девочка, которая работает в Лавке писателя. "Девочка из лавочки" – так мы ее называли. Из отдела поэзии. Пришли пятеро: два парня, три девы. Давно я не видела такой публики! Интересно, просто любопытно. Краем уха прислушиваюсь к разговорам. Просто забавно, "ерундированно"... особенно один из них – маленький, хлипкий, большеротый, с челкой на лоб. Сидит в сторонке и разглагольствует с непередаваемым безапелляционным видом о том, о сем, между прочим, называя имена, случаи, события. Это – люди какого-то непонятного, чужого нам племени. Окололитературные подонки. Назвала бы их единым словом. Пожалуй, девочка из лавки чуть интеллектуальней остальных...
Туриянский: – Должна прийти очень красивая девочка! – Ого! Действительно красивая дешевка лет 18 – на 25 с ух-ты как подведенными ресницами, ей даже поднять их трудно: сколько на них краски! Она действительно хороша! И очень... Она хороша и очень жалка в своей развратной красивости! Рядом с ней – геологиня, худая, некрасивая и привлекательная особа лет 28. Красив рот, полный и яркий, шалые глаза, низкий прокуренный голос и музыкальность несомненная, даже такая задевающая, чутье, разговор резковатый чуть, вульгарные манеры и вкус, характер песен и мелодий – тоже с вульгаринкой. И, наконец – Боря, друг-приятель Туриянского. Трудно что-либо сказать: человек отсутствовал, присутствовал, между прочим – самец промежду двух самочек! Дамуля-красуля и девочка из лавочки писателей. Главное даже, человека мне даже подсмотреть не удалось... И вот на фоне, на их фоне Туриянский сразу стал понятнее. Будто проявилось что-то, будто проявитель подогрели и на бумаге постились доселе прикрытые контуры. Что это – мне пока не ясно, но это явное что-то.
Пора ему ехать домой! Пора нам пожить одним, без посторонних в доме, пора, давно пора, ох как пора!.."
Запись продолжается. Просто я в конце вспомнила о том, как пришли пятеро вот вышеупомянутых ребятишек, вот тех, о которых я говорила перед этим... "...Я даже не вышла к ним сразу. Устала зверски. Вышла к телефону и, пока разговаривала, смотрела во все глаза. Любопытство заставило остаться еще на полчасика. Но усталость взяла свое, я легла. А за стеной вдруг запели, запели русские народные песни, да так здорово, так многоголосо, и тот самый паренек, хлюпик, вдруг напел высоким, чистым голосом:
Ох, не растет трава зимою, Поливай – не поливай! Ох, не придет ко мне мой милый, Зазывай – не зазывай!
Уехал, оставил, ко мне не придет, Улыбок не дарит и писем не шлет...
– и еще что-то такое, грустное, тягучее, неожиданно здорово! За самое сердце берущее... С этим я и уснула..."
Сейчас, минуточку... У меня здесь заложено.
"...Так. Завтра пойду, а в четверг останусь дома. Четверг пусть остается четвергом! Спать, надо спать – скоро 3 часа..." Что такое? У меня был где-то четверг ведь!.. Вот... Нашла. Запись в пятницу 31-го о том, что было накануне.
"...Удивительно дело – 31-го пишу! Дни набиты до предела всякого рода делами, заботами, разговорами, звонками. К ночи еле дохожу до постели. Ночи не хватает для сна и, несмотря на это, неделя ползет черепашьим шагом. Вообще, удивительно! Вчера был четверг. Давно не было таких спокойных, таких немноголюдных, таких славных четвергов! Около 9 часов, предварительно предупредив по телефону после концерта во ВНИГА, зашел Визбор с двумя геологами. Дружно начистили картошку. Эрик пришел, селедку принес, водку притащил, пиво, сухое... Стол получился в порядке! Я знала, что народ придет, в основном, голодный. Пришел Виля и Петр. Часам к 10 подошел Городницкий с женой, потом Лейкин, Елсуков на полчасика. Визбор оказался великолепным рассказчиком. Напряженная тишина, негромкий голос и взрывы хохота. Славка – прелесть! Попросили почитать. Его концерт был вчера. Почитал хорошо. Володя Юлин из ВНИГА спел пару песен Горбовского, Сосноры. Визбор почти не пел. Попросили новую о подводниках и какие-то незнакомые совсем. Разошлись часов в 12, взаимно довольные. Утром Юрка домой уезжает. Краем уха слышала, что концерт во ВНИГА прошел на высоте, записан. Пленку обещали привезти. Когда разошлась основная масса, остались Лейкин, Виля, Петро, Эрнест, Нина и я. Пошел разговор "за жизнь". Умница Лейкин, умница Вилька. Они слишком разные. Один – бродяга, поэт, другой – домосед, клерк. Один вот уже 10 лет пытается закончить институт – 4 года педвуз, математика, потом – все к черту и ушел в геологию – в вечерний Горный. Семья, дети, заботы, работы, стихи... Бродячий дух очень мешает ему в учебе. Другой – техникум, армия, институт, Ленпроект, сантехник, проектировщик, светлая голова, отличник учебы, член Партии. Окончание института для него цель, дающая ему возможность самостоятельно работать. Продвижение по службе, повышение, оклада. Станет инженером, женится на молоденькой девочке, народит детей и станет солидным сослуживцем. Жена, дом, дети, работа, телевизор, печень или еще какая-нибудь... чертовщина – дай бог ему здоровья! И – все. Это – его потолок! Его кредо – как на ладошке. А Лейкин? Что Лейкин? Разве можно вот так вот расписать, что станет с Лейкиным? Ни черта я не знаю! Даже "завтра" его, не говоря о будущем годе!
Понравился мне вчера Володя Юрин. Спокойствие сильного чувтствуется в нем. Немногословен, неповоротлив, внимателен... /А! не "неповоротлив", а "нетороплив"/... внимателен, голос густой, ровный, веский, речь неторопкая, весь такой он крепенький, как гриб-боровик. /А потом зачеркнуто все и внизу приписано: "Мерзкий тип!"/
КУРЧЕВ: Потом оказался?
МИШТАЛЬ: Да! Это реплика, это я пишу на работе: "...До чего мне осточертело в мастерской – провались все пропадом! Надо работать, надо, а сил никаких нет заставить себя работать – осточертело! Вот пожалуйста: осточертело – и люди, и обстановка, и все! Куда деваться, куда податься? Некуда! На Восток – к черту на рога!.. Ну вот, что же здесь дальше? А вот: интересно перечислить всех знакомых на сегодняшнем концерте Кира Смирнова исполняла песни Новеллы Матвеевой. "Геологи": Феликс, Дроздик, Яковлев, Немцев, супруга его, Эрнест, Инна, Вронский. Из наших певунов: Клячкин, Городницкий, вот этот Юрин, Полоскин, Лосев, Вера Бордюк, Тамара плюс три – не понимаю – Маркин и дама, Иосиф – видимо Бродский, Юзицкий... О! это интересный парень! Леня-борода и Ахорб. Это я не понимаю, что это такое..."
Ну, ладно! Что у меня здесь дальше?
КУРЧЕВ: /неразборчиво/
МИШТАЛЬ: А вот интересная зарисовочка о Марке – два слова!
"...Он – коллекционер, москвич, один из самых таких заядлых коллекционеров, с четким магнитофонным уклоном. У него у первого был "Грундик", у него у первого были стереофонические эти коробки – у одного из первых москвичей. Только – только тогда появились "Грундики".
Итак, приехал из Москвы Марк Дубровин. Солидный дядька, умный дядька, сильный дядька, чужой дядька. Что-то в нем, все-таки, теплится, что-то очень родное и близкое, но это такое зыбкое, такое бесформенное, неуловимое что-то. И меня это "что-то" притягивает, как магнитом, заставляя влезать поглубже и думать о неуловимых, связывающих наш мир, нитях. Уж очень он мудр, утомлен и молчалив. Это – плотная оболочка, и только глаза живые, умные, молодые выдают его с головой. Вот и все...
Шестого февраля был четверг... /Так это 8 февраля запись!/
...А шестого февраля был четверг не совсем обычный – не было корифеев исполнителей, не было центральной, приковывающей внимание, фигуры. Проигрывали пленку Кима, Клячкина, Туриянского, Визбора, слушали внимательно, с явным удовольствием. Первый пришел Елсуков, уселся за разбор пленок. Потом – Марк с тортом. Заснеженный, смущенный, уткнулся в магнитофон и за весь вечер так и не сказал ни слова! Только улыбка на губах и заинтересованная поза. Внимательный, быстрый взгляд на вновь пришедшего – и снова к магнитофону! Он тогда впервые услышал наши песни. До этого он коллекционировал только... э... нет-нет, он, вообще, туристской песни не знал до этого. Он коллекционировал... не то, что не знал, но он коллекционировал только джаз или там импортную музыку. А тут вот увлекся этой песней...
Пришла Вера – славная тетка. В легкой курточке. Свеженькая, красивая – точь в точь Нина Полоскина, Дод. Вошли одновременно с сыном. Толька с прогулки пришел – заснеженный, румяный. Познакомила их с Марком. Теплая улыбка, озорной блеск в глазах – это Марк на Тольку взглянул хорошо... Кирилл пришел, Наташа Часова. В 10 вечера Марк поднялся – в 10.40 у него последний автобус. Я вышла черным ходом и пошла его проводить. Наш старенький заваленный дровами двор становится сказочно красивым, когда его укрывает свежий, только что выпавший, снег. Он искрился под светом фонарей. Мелькают, медленно падая, снежинки, и вот, в эту сказку свежести, белизны, я вышла, вот... Потом вернулись мы, вернулась я, проводила его и вернулась..."
Вернувшись... э ...не застала кого-то тут... Был кто-то, был – не знаю, кто-то ушел... "...После двухмесячного перерыва явился Лосев, притихший, побитый..." – Ну все, четверг закончен! "...Лейкин – могучий мужик! Скрывающий себя за маской балагура, сатирика..." Так... Остановим на минуточку – пожалуйста!
"28 февраля запись. Не могу начать работу без исповеди! Вот уже 40 минут маюсь у подрамника, а мысли мои во вчерашнем! Многолюдный, бестолковый четверг... Нет, это не четверг, это- пародия! 8 часов вечера. Вихорев, Саня... 6 человек. Среди них – Саша Лобановский – по годам Валька образно назвал его... /А в кавычках стоит пустое место – забыла, какая-то цветастая птичка, то ли канарейка, то ли колибри/. Чернявый парень, яркая расцветка, усы, полные губы и зеркальные очки. Автор и исполнитель. Первое впечатление – акцент на внешний эффект. Громкий голос, много лишних движений, лишних слов, саморекламы. Вокруг – хор восхищенных голосов и просьб: "Саша, Саша, Саша, ах, Саша!" Саша купается, нежится, чванится, распускает хвост, не боясь или не догадываясь, что под этим хвостом обнаруживается "голый зад", тщеславие, в общем, выставляет заслон из слов и заглаживает пыл и бахвальство! Первое желание – это как можно скорей сбросить с него этот наряд, эту маску! Что там? Что же за ней? Что кроется за этой манерной позой? Включаю Кима.
С первых же звуков влезает с головой в магнитофон, реагирует шумно, возбужденно. Что это? Сущность, нутро или слово, шелуха, поверхность? Присматриваюсь, прислушиваюсь к тому, что под "зеркалом". Там глаза мягкие, светлые ресницы контрастно черным усам и темной тяжелой оправе, делающей из него фата. Поет, кривляясь, выпендриваясь, но поет изнутри, увлекаясь. Интересно его было бы увидеть без хвалебного хора вокруг, без опеки, без чужих глаз. Я уверена, что он снимет очки и будет обыкновенным человеком. Но хватит о нем, пока это – наблюдение одного часа. Еще интересная реакция его на коллекцию: восторг, но вопросы самые меркантильные – сколько у кого песен, число, что там – неважно, лишь бы было много! Я ему говорю:
– Я хочу Вас пригласить в понедельник!
– Я – пожалуйста!
– Нет, Вы меня не так поняли! Я хочу пригласить Вас не слушать, а петь!
– Ну да! Я так и понял! Я с удовольствием, я очень люблю петь перед публикой, очень! До понедельника я петь не буду, и к концерту приду с отличным голосом.
Блеск! Все это с радостью, без тени смущения! Забавный мужик! Скоро он ушел... Стал подходить народ: "Кадр", Елсуков, Кирилл, Дод, Володя, Женя Николаева с двумя молодыми людьми из Курска, Петр, Николай Федорович и, в общем, собралось довольно много: Вихорев, "Кадр", Шурик, Дод, Володя, Паша, Сергей, Саня, Виля, Николай Федорович, Елсуков, Петя, Наташа, борода Леня, Грамм с женой, Николаева Женя, из Курска два, Вадим, Полоскин, Вера, Нина, Лева с женой, Эрик, я. Невероятно много, сумбурно. А Вихорев вчера напился. Они пришли с кладбища.../А! Это был тот самый грустный наш четверг, когда вас было очень много!/... Вихорев вчера напился. Они приехали с кладбища, хоронили сотрудницу, погибшую от лучевой болезни за две недели. Страшно!.."
