– Ты окончательно решил, сынок?
– Окончательно, папа.
Семейный совет затянулся далеко за полночь. Неровный свет очага выхватывал из темноты хижины три фигуры, сидящие за низким деревянным столом. Отсветы пламени прыгали по лицам и стенам; выставленная на стол большая головка сыра была давно съедена.
– Всё же мне не хотелось бы, чтобы мой сын…
– Папа, ты знаешь другой способ попасть в Сагу?
– А тебе обязательно попасть в Сагу?
– Ну ты же сам говорил, что детям дано шагнуть дальше, чем родителям.
Рыжий Эйрик, сын Турвальда, помял щёку.
– Я, сынок – совсем другое дело. Я был обвинён в убийстве. И я действительно прирезал этого подлого Вальтьова, и Храфна Драчуна, и Эйольв Дерьмо получил своё, потому что не фиг трогать чужих рабов. И долги надо честно отдавать – хоть серебро, хоть скамьевые доски. А потому и Торгест со своими сыночками отправился искать Вальхаллу, в которую их, засранцев, никто никогда не пустит. Но алль-тинг решил изгнать меня, и вот поэтому сейчас мы здесь, в Зелёной стране. Чем она тебе не нравится, Лейф? Не хочешь жить здесь – так выбери хорошее место в Пикшевом фиорде…
– А если я найду виноград?
– А чем тебе плоха клюковка?
– От клюковки голова по утрам болит.
– А от виноградовки не будет болеть? – саркастически усмехнулась Тьодхильд, жена Эйрика.
– Смотря как приготовить, мама. Косматая Торунн сто раз уже говорила, что сделала бы лучшее вино, будь у неё что-нибудь более сочное, чем мелкая ягода, которая растёт под ногами.
– Ты даже не знаешь, куда плыть! – почти вскричал Эйрик.
– А ты знал? – парировал сын.
– Я был другом Гуннбьорна, сына Ульва Вороны. Тебе это имя хоть что-то говорит?
– А я выпил не один мех клюковки с Бьярни, сыном Херюльва, сына Бардарда…
– Тысячу раз предупреждала, что эта клюковка тебя и сгубит, – тоскливо сказала Тьодхильд, но Лейф её не слушал.
– Я направлю мой кнорр прямо на закат, где Бьярни дважды ступал на неведомую землю…
– Хеллуланд, Страна Голых Камней... Как же, наслышан. И что ты там такого мечтаешь найти? – насмешливо перебил Эйрик.
– …А потом поверну в сторону полуденного солнца. Всем известно, что земля в стороне полуденного солнца теплее, и там наверняка растёт виноград. Хохи-скальд говорил…
– Слепой Хохи-скальд много чего говорит. Смотря сколько клюковки испил – то и говорит, – вставила Тьодхильд. – От него и жена ушла, потом вторая, и третья вот-вот пошлёт из дома, козий навоз ковырять.
– Он говорил, что меня нарекут Счастливым! И сложат Сагу!
– Сагу?! – Эйрик вскочил и с силой треснул кулаком по столу, чуть не опрокинув кувшин. – Сагу, говоришь? Тогда слушай, сынуля, что он говорил мне! Мне, слышишь? И мать не даст соврать, и Тюркир Южанин тем словам свидетель! Уж Хохи-скальд видит будущее, спору нет! Да только не всякому Хохи расскажет, ибо мудр он, хоть и клюковки много пьёт, но ярлу своему выложил всё! Всё, как оно будет, понял? Тебе и братьям он скажет одно, да вот только не полон будет сказ его! Мне же слепой Хохи лгать не станет. И я знаю, что предписано богами. А будет, сынок, вот что…
Пока Эйрик усаживался за стол, а Тьодхильд подкладывала дров в очаг, Лейф сидел и молча сопел. Наконец, глава семейства собрался с мыслями, прикрыл глаза и, раскачиваясь, начал нараспев:
– Славный воин песен увидел, что брат Эгира и огня понесёт дубового коня Лейфа, жеребца волн, по горам моря мимо груди подруги Видрира; и дочь Мундильфари, сестра месяца, укажет путь обратный от страны колесницы по китовому чертогу…
– Ох, папа… Уж точно сказано: не всем дано слагать кёнинги, – поморщился Лейф и глотнул из меха.
Эйрик сверкнул глазами:
– Хорошо! Скажу без браги Одина, языком человечьим, уж как смогу. Поведал мне Хохи-скальд, что и впрямь найдёшь ты земли новые, и что воистину Лейфом Счастливым тебя нарекут, и Сагу сложат, но не расти в Зелёной стране винограду. Слышишь? Не расти! А землю ту назовут люди Новым Светом, и видел скальд слепой за дюжину тысяч лун вперёд! Видел железные драккары, умеющие огнь метать, и птицы железные на иных из тех драккаров во множестве, и тоже огнём плюющиеся, и смерть несущие по всем землям, где люди всякие живут. И про хижины огромные сказывал, по тысяче тысяч таких хижин вместе стоят, и видел он такое – как птица железная с воем в одну из них вонзается, и огнь великий, и другая птица тут же в другую огромную хижину, и снова огнь, и грохот, и рушится всё, и стон, и смерть, и плач кругом, ибо таков по своей сути Новый Свет будет… Вот чем кончится твой дурацкий поход, Лейф. Ну скажи, сынок, оно тебе надо? И из-за чего? Клюковка ему, видите ли, надоела…
– Послушай отца, сынок, – ласково попросила Тьодхильд.
– А я тебе больше скажу, – решительно продолжил Эйрик. – Подкову я у коня своего спилил. Сегодня перед ужином. И завтра же, прямо перед отплытием твоим, конь мой при всех споткнётся. А не споткнётся – сам с коня упаду, ногу нарочно сломаю, и пусть все люди видят, что плохой это знак, и что не хрен тебе с дружиной своей полупьяной за новыми землями идти… А теперь ступай спать, сын, да подумай хорошенько. Завтра утром скажешь, передумал ли. А коль не передумаешь – и не сын ты мне вовсе, и пусть тебя хоть сто раз Счастливым назовут, и пусть хоть тысячу саг сложат, чихал я на саги…
– Хорошо, папа. Я обещаю подумать.
Лейф Эйрикссон встал, вытер ладони об штаны, поблагодарил мать за вкусный сыр и было вышел; однако на полпути что-то вспомнил, вернулся, забрал недопитый бурдюк с клюковкой и, искоса глянув на отца, ушёл в свою хижину.