Что же привлекает в этих песнях, заставляет думать и сопереживать? «А раз душа болит, от боли слово рвется в крик, и значит ты живой» — так он сам отвечает на все вопросы. Между автором и слушателем возникает доверие, которое не оставляет места равнодушию. Сами собой затухают разговоры, отставляется в сторону недопитый чай: странное дело — люди, совершенно разные, далекие по возрасту и взглядам на жизнь, находят в этих песнях что-то для себя.

Трудно подобрать, эпитеты ко многим песням Булгакова. Лирические? Да. Философские. Интересные по музыкальному решению. Тоже — да. Но и что-то большее и. не о том. А может, и не нужно искать привычных эпитетов? Ведь автор сам дает нам ключ к пониманию: «А верить мы боимся, а может, не умеем, все необычное своим обычным меря...» Песни Булгакова не укладываются в традиционное уже понятие «бардовской песни», они необычны — и высоким уровнем стихов, и широтой музыкальных средств. Песни эти трудны. Потому что автор не дает слушателям отдохнуть «на клубничке» — он вовлекает его в сложный разговор. После заключительного аккорда на несколько мгновений часто воцаряется чуткая тишина — каждый додумывает что-то для себя, допевает последний куплет — свой. А это — лучшая награда автору.

Образность его текстов многомерна. Возникает ассоциации с поэзией Востока, русскими народными песнями, творчеством группы «Аквариум». Но самой сильной остается связь с народной песней, с ее простотой, и образностью. Как народные песни, песни Булгакова — для всех. Он не замыкается (чем грешат самодеятельные авторы) в узком кругу своих переживаний, а осмысляет нашу историю и наш быт как соучастник эпохи. Тоска «по людям, похожим на людей», утверждение вечных человеческих ценностей составляют их основу.
Один из запоминающихся песенных образов Булгакова — «птица Фламинго» — олицетворяет собой человеческую душу, которую убивают люди, «живущие по законам джунглей», но которая способна подняться к звездам и кричать оттуда о неистребимой жажде справедливости, добра.

В музыкальном решении для Булгакова не существует узких канонов «бардовской» и «небардовской» песни. Музыкальными средствами он договаривает то, что бессильно выразить слово. Сплетение в музыке элементов рома, джаза, фольклора с «авторской» песней он сам объясняет так:

— Я считаю, что нельзя разделять эти жанры. Сейчас идет процесс рождения бард-рока. Ведь когда Макаревич или Гребенщиков берут в руки гитару, то пользуются они всеми средствами авторской песни. И наоборот — у Лысикова, например, нередка джазовая обработка сольных песен. Важен поиск новых форм самодеятельного творчества: театр песни или в некоторых случаях цветовое дополнение, например, слайдами. Текст при этом остается основой.

Песни Булгакова театральны, ведь он в свое время работал режиссером в театре, на телевидении. Некоторые песни могли послужить новым сценарием одноактного спектакля — здесь и актеры, и театральное действо.

Буффонада, гротеск оказываются связаны с трагическим. Пение, переходящее в декламацию, напоминает творчество русских скоморохов, гусельников.

— Я пытаюсь сейчас поставить некоторые песни на сцене с применением электрических инструментов, — сказал Сергей на встрече в областном Доме журналистов. — Уже есть группа музыкантов и режиссер, согласившийся на такую постановку.

— Сергей, в этом году Вы стали участником творческого объединения камчатских авторов самодеятельной песни «Еще не вечер». Как это произошло?

— Я давно знаком с ребятами — Косыгиным, Куни и Безугловым. Меня всегда привлекал этот союз людей, различных по характеру творчества, но объединенных дружбой и взаимопомощью. На фестивале я увидел, как они помогают друг другу на сцене, подошел и попросился в объединение — и был принят. Камчатское объединение превратилось а Дальневосточное.

Песни Сергея Булгакова остаются надолго в тайниках души и напоминают о себе вопросами: «А так ли ты живешь, не. погряз ли в мелочах, сумеешь ли подняться к звездам?». В этом главная их ценность

Кирилл САВЕЛЬЕВ.

Камчатский комсомолец, 21 октября 1988 года